К Дню чекиста: эксклюзивное интервью о коррупции и многом другом

На волне перестройки

— Андрей Николаевич, начинали вы ещё в КГБ?
— Да. Окончил Высшую школу КГБ и начал в 1989 году работать в органах.
— Что подвигло идти по этой линии?
— Меня пригласили после окончания юрфака Ленинградского университета. На заводе я был комсоргом большого цеха, видимо, это учли. Меня же интересовала возможность проявить знания в юриспруденции, психологии, судебной психиатрии, технических науках. Ни в одной правоохранительной структуре такого симбиоза не встретишь.
— В КГБ вы пришли в переломный для страны момент. Получалось с холодной головой оценивать события?
— Конечно, было сложно перестроиться, менять устоявшиеся взгляды. При мне исключили шестую статью Конституции — о руководящей роли КПСС. Всё, что нам дали в военной школе, я перенёс уже на демократические преобразования, начавшиеся в 1991 году.
— Как вы их оценивали?
— Я понимал, что нынешние условия продолжаться не могут. Я ждал перемен.
— Горбачёва поддерживали?
— Я далёк от политики. Мне была поставлена задача — заниматься борьбой с коррупцией в органах власти и управления. И я её выполнял. Знал, что, если человек украл, должен ответить.

Взятки… чашками

— Вы участвовали в аресте первого мэра Северодвинска Валерия Лыскова.
— Да, получал санкцию от прокурора.
— Многих вещей тогда не доказали. Он брал взятки чашками, сервизами — мелкая сошка по нынешним временам. Правильным ли было решение?
— Там были не только чашки и ложки. Была получена монополия на продажу в городе спиртных напитков для конкретного лица. Человека наказали за дело. Никакой политики, желания отлучить его от власти там не было.
— Сегодня он бы попал под санкцию?
— Конечно.
— Можете рассказать о громких делах, связанных с первыми лицами ряда структур, которые сейчас ведёте?
— Я занимаюсь делами, чаще связанными с экономикой. Изучаю материалы и прошу на суде наиболее справедливую, на мой взгляд, меру наказания. Сейчас, например, защищаю налогового инспектора. По версии следствия, руководитель отдела попросил его получить денежное вознаграждение от предпринимателя за невключение фирмы в перечень выездных проверок и освобождение от налогов. Исполнитель взял деньги, и его задержали. На самом деле всё оказалось намного сложнее. Ведь люди, которые якобы его направили, до сих пор работают. Борьба с коррупцией какая-то однобокая получается… Хотелось бы, чтобы она велась по-другому. Изменить это не в моей власти. А вот пытаться просить суд переквалифицировать деяние и назначить наказание, не связанное с лишением свободы, возможно.
— Заказчику обвинение предъявлено?
— Нет. На очной ставке он не признался, проходит по делу свидетелем.

В верхних эшелонах

— А когда имеете дело с реально виновным?
— Я защищал заместителя министра по труду. Женщину, прежде всего — законодательство в таком случае предусматривает смягчение. Особенностью расследования было двоякое трактование проведённой строительной экспертизы. Так бывает. Она получила реальный срок и отбывала его в мордовской колонии вместе с бухгалтером Ходорковского Бахминой. Но провела там на три года меньше, чем просил прокурор.
— Вы считаете это справедливым?
— Да, с учётом тех реалий, которые происходили тогда в стране. Справедливость — понятие относительное.
— Вы в чём её находите?
— В золотой середине: человек — шестерёнка в механизме. И выдавать это за борьбу с коррупцией, карать его, руководствуясь коньюктурщиной, преступно.
— Но взятки сегодня берут и сами антикоррупционеры. С этим что делать?
— Ужесточать законодательство. Отсутствие страха перед адекватным наказанием толкают на это.

Не поделили притон

— У вас есть дела, в которых фигурируют сотрудники органов?
— Сейчас я защищаю начальника полиции города Александрова Владимирской области. Следователи данного отдела написали заявление на оказание им матпомощи, которую использовали на приобретение компьютеров для этого отдела. Что, возможно, и есть финансовое нарушение. Но не более. И позиция защиты — в оправдании, восстановлении честного имени руководителя.
— А что касается наркотиков?
— По ним много дел. В Московской области, например, выявили наркопритон. Сотрудникам МУРа предложили денежное вознаграждение за невозбуждение уголовного дела. При передаче денег их задержали сотрудники управления собственной безопасности областного УВД. Последние говорили: мол, зачем вы, ребята, залезли на нашу территорию? Ваша территория — Москва. Всё остальное — наш канал. Выводы напрашиваются сами собой.
— Что-то ещё может вас удивить?
— Уже нет. Москва — лакмусовая бумажка страны. Здесь ярче, чем в регионе, отражаются проблемы общества. И порой возникают мысли о ненужности моей работы. Но в любой ситуации стараюсь делать так, чтобы обратившемуся за помощью и его семье было хорошо, — поступать порядочно.
— Даже если человек непорядочный?
— Многие ошибаются и переходят грань дозволенного. Но это не говорит о том, что они непорядочные люди.

По расстрельной статье

— Что вам дал опыт работы в ФСБ?
— Умение общаться с людьми. После ареста сотрудника того же МУРа ко мне пришла его жена. Она осталась одна с грудным ребёнком, многочисленными проблемами. Я смог объяснить ей, что жизнь на этом не заканчивается.
— Почему перешли в адвокаты?
— Когда страной руководил Борис Николаевич Ельцин, стоял вопрос о слиянии ФСБ и МВД. Для меня это неприемлемо. Да и отношение государства к аппарату службы было негативным. Сейчас оно изменилось.
— Почему потом не вернулись?
— Сегодняшняя работа связана с применением норм права в различных областях знаний. И сфера их приложения более значительна и интересна для меня.
— А не считаете это нечестным: вначале вы обличали коррупционеров, а сейчас защищаете?
— Такой вопрос задают. Да, защищаю. Но одно дело, если человек получит максимальный срок наказания, который совершенно несообразен ни с обстоятельствами дела, ни с процессуальными ошибками, в котором это деяние было задокументировано. Другое — срок, достаточный для осознания совершённых ошибок.

Гостайна без печатей

— Следите за событиями в городе?
— Отчасти. Я в своё время защищал замглавы администрации Константина Талашова. Эпизод, который ему инкриминировался, не был доказан.
— Почему?
— Событие не имело место быть. Я не помню деталей: были перехвачены какие-то переговоры и было много моментов, процессуально не оформленных должным образом. В судах много дел, пестрящих подобными ошибками.
— Как изменилась охрана гостайны? Город сегодня открыт, на предприятиях были американцы, по телевизору показывают вывод и закладку лодок.
— Спутниковая разведка и раньше была. Просто мы стали более открытыми и показываем те вещи, которые очевидны. И ведём такие же инспекторские проверки в Штатах.
— Стресс вы как снимаете?
—  Преподаю юридические дисциплины в одном из институтов, занимаюсь спортом, творчеством, дружу с кинематографистами — снимался в нескольких эпизодах.
— Праздник отмечать будете?
— Буду. Это же часть моей жизни.
— Гордитесь тем, что вы чекист?
— Ну конечно! В любой профессии нужно быть самим собой, сохраняя заложенный ранее стержень, и отличаться личными качествами, невзирая на происходящие вокруг перемены.
— А разочаровываться в органах приходилось?
— Скажу так: любая структура требует изменений с учётом веяний времени. Сейчас это недостаточно делается. Например, нужно возвращаться к прежней системе обучения кадров. Мы отрицаем много вещей, которые бы сегодня пригодились.

Для победы над коррупцией должно совпасть много факторов. К сожалению, в ближайшем будущем, думаю, этого не произойдёт. Необходимы реформы судебной и правоохранительной систем. Нужно лишить судей неприкосновенности, чтобы они отвечали за ошибки.

Фото из архива Андрея Кудрина