Сегодня мы отмечаем День полного снятия блокады города Ленинграда

Родилась я в Великолуцком районе Калининской области (ныне Тверская) . Почти все мои братья воевали — кто-то в Советско-финскую, кто-то в Великую Отечественную. А двоюродный брат — Герой Советского Союза гвардии младший лейтенант Александр Михайлович Родителев — отличился в апреле 1945 года в боях за Кёнигсберг (ныне Калининград). В 1940 году, когда кончилась Советско-финская война, те семьи, в которых были дети старше десяти лет, стали отправлять в Финляндию убирать урожай. Отец, мать, я и старшая сестра Мария тоже поехали. Было мне тогда 12 лет.
На место — станция Пюхаярве — мы прибыли в июне 1940 года. До Ленинграда было 124 километра. Всего туда приехало порядка 12 семей, каждой выделили жильё. Дома были хорошие, мы разместились в двух комнатах. Был скотный двор и даже дрова. С собой на товарном эшелоне привезли коров. Родители и сестра убирали урожай ржи, овощей. Прожили мы там год, а 22 июня началась война.
Нас эвакуировали за 24 часа в таком же эшелоне. С собой взяли только коров, а вот посуду и одежду оставили. Я слышала, как бомбили Выборг. Привезли нас под Ленинград во Всеволожский район. До Финляндского вокзала было девять километров. Несколько суток спали мы на земле. Потом подселили к семьям, где нам отвели угол, и ночевать приходилось на полу.
Сначала хлеба было достаточно. Не могу вспомнить, с какого момента нам стали давать только по 125 граммов. Мама получала на всех 500 граммов. Я часто бывала в Ленинграде, где жил мой брат Пётр, нянчилась с его сыном. Он был инженером, в армию его не призвали из-за инвалидности, потом он погиб при бомбёжке на заводе. Брат хотел меня прописать к себе, но тогда с этим было строго. А без прописки мне не разрешили жить в городе.
После гибели Петра отец поехал его хоронить и заболел. Когда вернулся, всё плакал, плакал, слёг и не смог уже встать. Попросил еды, хозяйка дала ему варёной картошки с растительным маслом. Он её съел и тут же умер. Голодный был, вот и задохнулся с непривычки. Похоронили его на общем даже не кладбище, а в парке. Здесь покойников, завёрнутых в одеяла, оставляли просто под деревьями. Некому было копать могилы — люди на ходу умирали. Мама с сестрой отвезли туда отца на санках. Это было в январе 1942 года.

Через месяц заболела мама, её чуть не убили, пытаясь отнять хлеб. Но она его всё равно спасла, принесла домой за пазухой, но была вся избитая. В феврале она умерла. Мы с Марией положили её на санки, завернули и оставили под деревьями.
В марте детей и стариков на автобусах начали вывозить через Ладожское озеро — по «Дороге жизни». Нам выписал пропуск военный офицер. Лёд тогда уже таял, а бомбили страшно, кругом были воронки. Поехали по положенным доскам и брёвнам. Я видела, как автобус с людьми пошёл на дно, но наш шофёр как-то удачно свернул. Довезли нас до вокзала, погрузили в состав и везли ещё целый месяц. Из еды в дороге были только хлеб и вода. Люди умирали прямо в вагоне, и трупы выкидывали на ходу. Сначала хотели отправить нас в Сибирь, но невозможно было проехать, так как немцы бомбили. Поэтому повезли на Кавказ.
Приехали мы в станицу Новоалександровскую Ставропольского края. В вагоне я заболела стоматитом. По приезде меня на носилках отнесли в санпропускник, там я упала в обморок, когда меня начали мыть. Очнулась в больнице, где пролежала месяц. Меня кормили варёными яичками, а одна женщина принесла своей дочери селёдки. Мы поменялись, и от солёного мне стало лучше. На Пасху меня выписали.
В станице нас подселили к одной семье. Хозяйка оказалась очень добрая, кормила нас бесплатно. Все продукты были — творог, сметана, белый хлеб. Вот чёрного не было. Марию отправили работать на элеватор. Когда я поправилась совсем, меня тоже туда устроили.
В августе в станицу пришли немцы. Они заставили работать всех детей. Стоит немец с автоматом и угрожает: «Матка, робе, а то пук-пук». Даже писались от страха. Немцы вели себя нагло, издевались над женщинами, отнимали продукты. Придут в избу: «Матка, есть курка, яйки, млеко?». Много они ели, барана зарежут и съедят зараз. А мы, дети, прятались на печке. Немец подойдёт, откроет шторку и угрожает: «Пук-пук». Видела я, как немцы девушек привязывали к дереву, задирали подолы и насиловали. Да и Мария однажды едва успела убежать от этого. Потом мы ушли из этой станицы на окраину, страшно было. Не помню уже, как назывался тот хуторок. Помню хозяйку тётю Нину. А в тот дом, где мы жили раньше, попала бомба. Вот такая судьба.
Позже местные полицаи прознали, что здесь живут эвакуированные ленинградцы, и немцы составили списки на наш расстрел. До этого я видела, как евреев заставили копать канаву, а потом всех расстреляли. Следующая была наша очередь. Казнь назначили на шесть утра, а в половине пятого пришли наши солдатики, все мокрые, усталые. Они нас спасли. А полицаи ушли с немцами, думали, что их возьмут в Германию. Но их всех расстреляли за станицей. Хозяева от немцев продукты закапывали в землю. А для наших солдатиков всё сразу достали, начали варить им кашу, сушить одежду.
Через какое-то время приехал вербовщик, и всех эвакуированных привлекли на работу на завод № 402 в Молотовск, куда мы и приехали в сентябре 1943 года.
Записал Владимир ТИКУС