«Обыкновенное чудо» и «МЕмуары» Евгения Шварца
«Жил я сложно, а говорил и писал просто, даже не простовато, несамостоятельно, глупо. Раздражал учителей. А из родителей особенно отца. У них решено уже было твёрдо, что из меня «ничего не выйдет». И мама в азарте выговоров, точнее споров, потому что я всегда бессмысленно и безобразно огрызался на любое её замечание, несколько раз говаривала: «Такие люди, как ты, вырастают неудачниками и кончают самоубийством», — писал в дневниках Евгений Шварц, сочинивший ту самую «Сказку о потерянном времени», пьесы «Дракон» и «Обыкновенное чудо». Также Шварц участвовал в работе над сценарием советской версии «Золушки».
Сегодня наш рассказ будет о Евгении Шварце и его труде под названием «МЕмуары», полном тонких наблюдений, глубоких раздумий, острых характеристик. Дневники известных людей — это всегда интереснее, чем роман, — это невыдуманная история, в ней всё по-настоящему. Дневники всегда отражают эпоху, в которой жил человек, и рассказывают о выдающихся современниках автора, а их у Евгения Шварца было много.
Все, наверное, помнят слова короля в фильме-сказке «Золушка», снятом в 1947 году по сценарию Евгения Львовича: «Связи связями, но надо же в конце концов и совесть иметь. Когда-нибудь спросят: «А что вы можете предъявить? И никакие связи не помогут сделать ножку — маленькой, душу — большой, а сердце — справедливым». Что интересно, заказ на написание сценария сказки «Золушка» Евгений Шварц получил весной 1945 года, в первые недели после Победы в Великой Отечественной войне, чтобы вернуть людям надежду, веру и любовь после тяжёлых военных лет, и это получилось.
Вообще, все книги Евгения Шварца, написанные для детей и взрослых, необычны, интересны, наполнены глубоким философским смыслом. Будущий писатель и драматург родился в Казани 9 октября 1896 года. Его родители были медицинскими работниками, отец работал хирургом, мама — акушеркой. После окончания школы Евгений стал посещать местное училище. В 17 лет он отправился в столицу, где поступил в Московский народный университет. Родители настаивали на получении юридической специальности. Евгений не чувствовал склонности к профессии юриста, но из уважения к отцу и матери выполнил их требование. Но юристом ему не суждено было стать. Он начал путь в театральной мастерской Ростова, а через год, оказавшись вместе с труппой в Петрограде, уже играл в эпизодических ролях. Шварц активно искал подработку и устроился сотрудником книжного магазина, а через некоторое время его пригласил к себе работать Корней Чуковский, он стал его личным секретарём. Чуковский считал Шварца идеальным исполнителем, а тот мечтал стать известным литератором.
В 1924 году он написал первое произведение для детей, на способного писателя обратил внимание Самуил Маршак. Шварца пригласили на должность редактора в детское отделение «Госиздата». В 1934 году появились три произведения: «Принцесса и свинопас», «Голый король», «Клад». Позже были написаны «Красная Шапочка», «Снежная королева», «Дракон» и «Сказка о потерянном времени». А в 1956 году Евгений Шварц завершил работу над «Обыкновенным чудом» и «Дон Кихотом».
Когда-то маленький Женя Шварц неожиданно для самого себя решил, что он не будет инженером, как того хотела мама, а будет романистом! Евгению Львовичу привелось в его литературной судьбе быть редактором и журналистом, автором сказок и стихов для детей, киносценаристом, драматургом. Жизнь отмерила ему не такой большой срок, но даже за это время он успел оставить после себя произведения, которые до сих пор читают и смотрят дети и взрослые. Избранные записи из его дневников готовили к печати ещё в 1970 году, но издание вышло намного позже.
Шварц говорил, что совсем не умеет писать о себе, а ещё говорил, что пишет всё, кроме доносов. Так, в его «МЕмуарах» есть такая запись: «Около года назад я стал записывать всё, что помню о своём детстве, по возможности ничего не скрывая и, во всяком случае, ничего не меняя и не придумывая. Начал я это делать, с непривычки смущаясь. Писать о себе я не умел. Писать, не сочиняя, оказалось ещё более трудным: я чувствовал себя связанным по рукам и ногам. Писать, не представляя себе читателя, было так же странно, как разговаривать с самим собой вслух подолгу. Тем не менее постепенно, не давая себе воли и не боясь быть безвкусным и нескромным, я втянулся в эту работу и стал временами испытывать даже некоторое наслаждение от собственной правдивости. Припомнить и рассказать похоже, оказывается, не менее увлекательно, чем, скажем, сочинить нечто убедительно и выразительно».
Произведения Евгения Шварца оказались созвучны не только двадцатому веку, но и двадцать первому. В чём секрет? Ответ на этот вопрос дал его соратник, режиссёр Николай Акимов: «Я думаю, что секрет успеха сказок Шварца заключён в том, что, рассказывая о волшебниках, принцессах, говорящих котах, о юноше, превращённом в медведя, он выражает наши мысли о справедливости, наше представление о счастье. Наши взгляды на добро и зло».
Очень надеемся, что эта статья о талантливом советском писателе и драматурге Евгении Шварце подтолкнёт вас к тому, чтобы вновь перечитать его сказки и рассказы, пересмотреть фильмы, созданные по его сценарию, ведь они действительно наполнены любовью и добротой. «МЕмуары» рекомендуем к обязательному прочтению — вы получите море интеллектуального удовольствия, хорошего настроения и ярких образов.
Предлагаем небольшой эпизод из главы «Белый волк», где Евгений Шварц рассказывает о Корнее Чуковском.
Когда в 1922 году наш театр закрылся, я после ряда приключений попал секретарём к Корнею Ивановичу Чуковскому. Он был окружён как бы вихрями, делающими жизнь возле него почти невозможной. Находиться в его пределах в естественном положении было немыслимо, как в урагане посреди пустыни. И к довершению беды вихри, сопутствовавшие ему, были ядовиты.
Цепляясь за землю, стараясь не закрывать глаза, не показывать, что песок пустыни скрипит на зубах, я скрывал ото всех и от себя странность своей новой должности. Я всячески старался привиться там, где ничто не могло расти. У Корнея Ивановича никогда не было друзей и близких. Он бушевал в одиночестве, не находя пути по душе, без настоящего голоса, без любви, без веры, с силой, не открывшей настоящего, равного себе выражения, потому недоброй.
По трудоспособности я не встречал ему равных. Но какой это был мучительный труд! На столе его лежало не менее трёх-четырёх работ: вот статья для «Всемирной литературы», вот перевод пьесы Синга, вот предисловие и примечания к воспоминаниям Панаевой, вот детские стихи. Лёгкий, как бы пляшущий тон его статей давался ему нелегко. Его рукописи походили не то на чертежи, не то на карты. Вклейки снизу, сбоку, сверху. Каждую страницу приходилось разворачивать, раскрывать, расшифровывать.
Отделившись от семьи большой проходной комнатой, он страдал над своими работами, бросался от одной к другой как бы с отчаянием. Он почти не спал. Иногда выбегал он из дома своего на углу Манежного переулка и огромными шагами обегал квартал по Кирочной, Надеждинской, Спасской, широко размахивая руками и глядя так, словно он тонет, своими особенными серыми глазами. Весь он был особенный: седая шапка волос, молодое лицо, рот небольшой, но толстогубый, нос топорной работы, но общее впечатление — нежности, даже миловидности.
Когда он мчался по улице, все на него оглядывались, но без осуждения. Он скорее нравился прохожим высоким ростом, свободой движения. В его беспокойном беге не было ни слабости, ни страха. Он людей ненавидел, но не боялся, и у встречных поэтому и не возникало желания укусить его.
