Ирина ШАДРИНА
Начала писать ещё в детстве, первое стихотворение было о сирени. Когда стала старше, в текстах поселились и друзья, и враги, и радость с печалью. Поэтическое слово стало почти естественной формой выражения мыслей и чувств. Конечно, трудно назвать себя поэтом, поскольку это звание, этот отпечаток на страницах жизни ставится не просто так. Надеюсь, когда-нибудь это слово — поэт — будет применимо и ко мне, а пока просто благодарна Музе, которая иногда заглядывает на огонёк.
Верю, что стихи – это стихия,вырывающаяся из глубин души и захватывающая ум и сердце навсегда
Люблю я
Люблю я из открытого окна
Глядеть, смирив дыхание,
на звёзды,
Что в лужах отражаются
слегка —
Их с криками гоняет
ветер вострый.
Люблю, как пахнет свежая трава,
Охапка сена,
запечённого на солнце,
Вечернюю росу на облаках
И спину оголённую покоса.
Люблю туман, дурманящий
до слёз,
И песню у костра
про жизнь и волю,
И из висков склонившихся берёз
Напиться сладкого сиропа
вдоволь.
Люблю летучий караван южан,
Плывущий на закат
встречать рассветы,
И розовые отблески ножа,
Что небо разрезает, как комета.
Люблю грозы тяжёлые шаги
И молнии, как вальс на небе
соткан.
И ливень на лице родной земли,
И сполохи-шелка над горизонтом.
Лесная сказка
В скорлупке ореха улитка жила,
Вязала береты и кофий пила,
А в листике клёна таился жучок,
Тихонько на спинке кружился —
волчок.
Травинку качал пребольшой
муравей —
Он был бригадир
среди схожих зверей.
В грибке ночевал
озорной червячок;
Наевшись, ложился
на левый бочок.
Купалась лягушка
в зеркальном пруду,
Ныряла с камней,
шишки ставя на лбу,
А рядом во мху хохотал
старый ёж,
Он в эти атлеты был больше
не вхож.
Лес жил-поживал
без забот и хлопот,
Пока не пришёл человечий потоп,
Топтали и резали, рвали цветы,
Гитары гремели, ревели костры.
Полянка за миг превратилась
в пустырь,
И дух волшебства там
мгновенно остыл.
В волнении волн…
В волнении волн
был какой-то сговор:
Они зашептались,
прикрывши рты льдиной,
И даже придумали
собственный говор,
Чтоб было неясно,
кто пишет картины
Из пены морской.
А свистевший ветер
Шептал мне пророчества
юных сирен
О том, что наступит
на горло планете
Лунистый прилив,
заберёт их к себе.
И ветер был тёплый и нежный и в спину
Толкал на свидание
с горным утёсом.
И пальцы солёными морем
губами
Ласкал и с надеждою дёргал
за косы.
Хотел он проститься,
но в это же время
Расстаться мы с ним
были так же бессильны,
Как чайка и синь,
что под нею ходила,
Как солнце и небо,
как туча и ливень.
Что останется после
Мальчонка, нет и тринадцати,
Горн прислонён к губам,
Раннее утро, казарменные
Спят спокойным ещё по углам.
Вот раздаётся взывающий
Горна всхлип в морозную быль:
«Вставайте, вставайте, братцы,
Нам пора в смертный бой идти…»
Что останется после? Миг памяти
Или вечная слава: страх
Остаётся, боль раненой матери,
Что их видит ночами во снах.
У неё остаются лишь весточки:
Письмецо
да истёртый портрет —
Фотокарточка,
первая и последняя —
Свидетельство сыновьих
непрожитых лет.
Друг
Когда-нибудь станет всё равно:
И то, что делили жизнь поровну,
И то, что средь сплетен вороха
Отчётливо слышали сердца стук.
Когда наступит мгновение
Бежать вперёд оголтело мне,
Ты крикнешь вслед незабвенное:
«Останься, прошу, мой друг…»
И птицей вернусь перелётною,
Хотя и нужна свобода мне,
С тобой в любой заперти вольно,
Я рядом всегда, не вдруг…
Ты меня разбуди
Ты меня разбуди зимой,
Щекоча тонкой льдинкой веки,
По щеке пройдись
первым снегом
И по носу щёлкни снежком.
Ты меня разбуди в мороз
И укрой от метели пледом,
Под напевы Севера — ветра
Погрусти со мной о былом.
Ты меня разбуди в буран
И узоры на окнах мелом
Обведи, чтобы контур смелый
Оставался назло лучам.
Я смотреть буду долго-долго,
Я прислушаюсь: тихо-тихо,
Ни следа от былого лиха,
Ни намёка на пустоту.
Я смотреть буду нежно-нежно,
Я прислушаюсь: быстро-быстро,
Задыхаясь — в полёте птица,
Моё сердце спешит в весну.
Нарисуйте мне лето
Нарисуйте мне лето,
как рисует поэт,
Добавляя в речную палитру
слова,
Что неведомы слуху
и невидимы взору,
Как оттенки листа и травы
по утрам,
Что, как маковый цвет,
прижигают сердца,
Что, как лютика солнце,
сознанье зарят,
И, как едкая синь василька,
разят глаз,
И, как розовый рой,
улетают в закат.
Нарисуйте мне лето,
как рисует влюблённый,
Оставляя лишь видимый
зоркой душе
Тонкотонный намёк,
у мечты в изголовье
Помещая размытую краску
потерь.
Как мазками-шажками
по глади холста
Он выводит знакомые
чувства-узоры
И, боясь оступиться,
он медлит сперва
С переходами цвета
холодного в тёплый.
Нарисуйте мне лето,
как рисует мудрец
Из песчинок событий вековья
отголоски.
Как он клавиши жизни —
в чёрно-белом полоски —
Пробегает,
играючи в гамму сложив.
Как он, кисть обмакнув
в серо-сизые будни,
Малой радостью красит
у счастья бока,
И, дыханье сдержав,
он считает секунды,
Дожидаясь, когда осушат
дни бокал.
Нарисуйте мне лето,
как хочется вам,
Пёстроптичье, а может,
цветочно-беспечное,
Разнотравное,
в моресолых краях
Или в хвойных лесах заречное…
Нарисуйте мне лето,
пусть оно будет вечное.
***
Моя белая смерть,
заплету твои волосы в косы.
Ты седая от жизней,
я в помощь тебе нести груз
С прогрешившейся в прах земли,
на погибель сослан,
Сквозь разверзшийся пламень
пришёл заключить союз.
Мы окажемся парой
на редкость немногословной,
Будем мирно шагать
по просторному небытию,
До прощального взгляда
тебе буду верен кровью,
До последнего вздоха
в словах с окончанием «ю».
Посмотри на меня
и увидишь надёжный компас,
Что по углям судеб
приведёт тебя в параллель,
Где не будет вопросов о том,
сколько в веке вёсен,
Где не вспомнит никто,
кем я был, кем ты стала теперь.
Неотразима
Развеяны в воздухе
монологи весны,
Зима, как зараза,
излечена ветрищем.
Маразмом своим не смущает
на именины пришедших гостей
И сполохом скорым исчезнет
за горизонтом
Останков послезимой когорты
Запряжённых травинок — костей.
Разине не будем упрёки
пенять —
потерял он себя по неведению.
За рамой он видит
сошедшую к миру Любовь,
В норе своей делает
последние приготовления —
Замаран, заморен,
пеленали его в обидовы пологи,
закутан в упрёк.
А море извергло на берег Её,
Неоновые одежды пропитаны солью морских небожителей.
И кажется, светятся изнутри
Тонкие ветви конечностей,
Но не кончается она самоя —
За нею тянется шлейф
вечности, бесконечности…
Пред нею вся непокрытая
платом земля —
Обитель Разини, он не взывал,
Не молил о приходе богини.
Только звёзды решили сойтись
именно на именины,
И по млечной дороге, вышагивая,
роняя розы морских глубин,
Явилась она,
как туманом застлав
прежний безликий,
скудный словом и делом мир.
Неотразима:
потерянный высотой серафим.
Вкрапления
Давай поставим точку
в этом деле:
Ничья вина, а боль —
одна двоим.
Мы разойдёмся
по краям постели,
Как загнанные ветром ковыли.
Не видно будет даже
и вкрапленья
Твоей судьбы в мою,
окончен бой.
И капли света на глазах
забвенью
Придать спешит
привычный беспокой.
Руки оттенки помнящему
снятся,
Забывшему — не видно силуэта.
Есть на сердце клеймо:
«весь путь напрасен» —
Его мы носим
в подтвержденье Лету.
И через призму тысячи столетий
Никто и не заметит,
и не вспомнит
О том, что для любви
горели нервы,
О том, что пламя
было непокорно.
Под одеялом
наш с тобой мирок
Под одеялом наш с тобой мирок.
Есть где укрыться
от тяжёлой яви,
Мы там с тобою,
будто под зонтами,
Забились от невзгоды в уголок.
Под одеялом наш с тобой мирок.
Мы расстелили
ситцевым узором
Плетенье тихошёптых
разговоров,
Отмеря им не месяц и не год.
Под одеялом наш с тобой мирок.
К касаньям рук
и к нежности нескорой
Тянусь, как на закат
стремится скорый,
С тобою расцветаю, как цветок.
Под одеялом наш с тобой мирок.
Он невелик, он скуден
с внешней точки,
Но безграничны
трепетные строчки,
Твердящие, что всё наоборот.
Под одеялом наш с тобой
мирок…
