Наталья БОЧЕЧКО
Родилась в деревне Каска Онежского района в 1984 году. В 2006-м окончила ПГУ им. М.В. Ломоносова в Архангельске по специальностям «учитель начальных классов» и «педагог-психолог», в 2017-м — САФУ по специальности «журналист».
Жила в Архангельске, в 2007 г. переехала в Северодвинск — только потому, что очень понравился город: зелёный, чистый, с тополями и широкими тротуарами (до того видела его из окна маршрутки, когда ездила домой к родителям, в Онегу). С тех пор считаю Северодвинск родным городом. В 2012 г. вышла замуж. Сейчас мама двоих детей. Работаю в банке.
Стихи пишу с детства. Недавно начала пробовать силы в прозе. Написала серию сказок «Усладов и его команда». Статьи и стихи публиковала в газетах «Онега», «Северный рабочий». В 2018 г. участвовала в международном литературном конкурсе на соискание премии им. А. Куприна, была награждена грамотой «За художественное мастерство».
Первое признанье
Слился лунный свет
с блеском фонаря.
Мы с тобой вдвоём:
только ты и я.
Ты хотел сказать,
но не надо слов,
Ведь на твой вопрос
уж ответ готов.
Серые глаза ближе всё
и ближе…
»Я люблю тебя», —
взгляд твой неподвижен.
Что-то губы шепчут,
словно заклинанье…
Робко, но надёжно
первое признанье.
Я была снегопадом
Я была снегопадом
всю вчерашнюю ночь.
Я летала, кружась,
над твоей головой.
Только ты, не узнав,
прогонял меня прочь
И спешил поскорее
вернуться домой.
Я тебя проклинала за то,
что ты глух!
Я тебя умоляла замедлить шаги!
Целовала я белыми стаями мух
Твои плечи и губы, глаза,
сапоги…
Гасила в отчаянье
звёздные свечи,
Чтобы ты заплутал
и остался со мной.
Ну а ты лишь втягивал
голову в плечи
И шагал сквозь меня,
равнодушно-чужой.
В моей снежной душе
растревожен был зверь.
Он так долго и крепко
до этого спал!
И когда ты захлопнул
железную дверь,
Ещё долго я билась
в холодный металл.
***
С работы домой
бежать не спеши.
Замедлив шаги недоверчиво,
Попробуй впитать
корнями души
Поэзию зимнего вечера…
Ворона
Я жизнь не ценю,
не венчаю короной,
Она не наполнена
смыслом и верой.
А в следующей жизни
я буду вороной —
Такой же бездушно-нахальной
и серой.
Я буду сидеть на ветвях
или крыше,
Гонять воробьёв,
ненавидеть сорок,
Летать так, как надо,
не ниже, не выше,
Плодить воронят
в свой положенный срок.
Тревоги и страхи людские
забуду.
Я в этом же мире оставлю себя,
Но думать куриной башкою
не буду
О полном абсурде его бытия.
Когда ж надоест мне
с азартом копаться
Здесь, в мусорных баках,
забыв о еде,
Я буду в замёрзшие окна
стучаться,
Чтоб люди твердили:
«Да это ж к беде!»
Я стану им песенки каркать,
но всё же
С сомнением будут
смотреть из окон.
И вспомню:
была человеком я тоже
И верила так же
в коварство ворон.
Холодный дом
Из холодной улицы
да в холодный дом,
Теплоту где глаз своих
прячут «на потом»…
Ледяное зеркало,
холодом дыша,
Смотрит в лица белые;
пятится душа.
Двери, льдом покрытые,
в комнаты ведут.
Ледяные статуи обитают тут.
Смотрят телевизоры и едят еду.
Каждый вечер, снежная,
я туда иду.
Вытираю иней я
стылых батарей,
Изучаю спины тех
ледяных людей.
Гасим свет, замёрзшая,
спать ложусь одна.
Позже примостится здесь
стылая спина…
Если солнце выглянет
посреди зимы,
То оттают комнаты
и, быть может, — мы…
Люди
Милые, грустные — разные
Люди.
Плачем, ругаем, жалеем мы,
Судим.
Рыбами бьёмся об лёд мы,
Страдаем.
Знаем, куда и зачем — нам?
Не знаем.
Добрые, хмурые -– разные
Лица.
Рёбер клетушка, за рёбрами —
Птица.
Бьётся, трепещет, о воле
Мечтает.
Знает, куда и зачем — ей?
Да. Знает.
Чужая душа — потёмки
Как про душу слова
ни вывязывай —
Не постичь до глубин, не помочь,
Хоть с три тома ты мне
нарассказывай,
Но человек человеку — ночь.
Чёрные волки
Там, за рекой,
живут чёрные волки.
Глаза их сверкают,
зубы скрипят.
Встану с кровати
и нож с дальней полки
Тихо возьму, пока все ещё спят.
Зубы черны их, как шерсть
на загривке,
Скалятся, злые,
пригнулись к земле.
Мелко дрожа —
нет от страха прививки, —
Быстро плыву между волн
в синей мгле.
Месяц висит, как и был,
меж домами,
Только не здесь, а на том берегу.
Из лесу волки
сверкают глазами —
Ближе и ближе, а я не бегу…
Что это?
Будто виляют хвостами,
Каждый пытается
ногу лизнуть…
Только и надо —
что встретить глазами
Страха глаза, устоять,
не свернуть.
Есенину
У окна, под негреющим пледом,
Я сижу в темноте, как сова,
И горюю над милым поэтом:
Бедный, бедный сорвиголова!
За границею рай — без черёмух,
Вот и рвался из рая домой.
Он в Россию бросался как в омут,
С обнажённой до крика душой.
Вижу я: «Англетер»,
пятый номер,
И зеркал голубых его гладь
Из-под век отражает: «Я помер.
Помер, но… Не хочу умирать».
***
Посвящается Сергею Есенину
В златоглавом жили
и бог, и мат…
Сердце бедное больше
не мечется?
Как и я, смотрел ты
сто лет назад
В профиль этого самого месяца.
С болью за пазухой,
свору смеша,
Пил, буянил,
а чтобы утешиться —
Плевался словами, когда душа
Заболит, загудит да зачешется.
Ты не умер — что ты,
только она —
Оболочка с земным
притяжением.
Видишь, блюдцем белым
висит луна,
Отражая твоё вдохновение.
Моя осень
Небеса серебрятся, как олово,
Жёлтой осенью крашена улочка,
Замерла я, стою, вскинув голову,
Пусть прохожие думают:
«Дурочка».
Высоко-высоко,
выше крыш иных,
Ветви тополя с небом целуются.
Отчего же не замер никто из них?
Отчего же никто не любуется?
Как же эта осень мне нравится!
Листья редкие
в воздухе плещутся…
Остальное пускай
хоть провалится,
Остальное —
мне только мерещится.
Завтра
Пусть завтра будет холодно,
и слякоть,
И сумрачно от пасмурных тонов.
Пусть завтра за окном
всё будет плакать
И будет горестно от чьих-то слов.
Пусть завтра самый близкий
позабудет,
Что без него мне жить
нельзя никак,
Пусть завтра ничего вообще
не будет —
И с этим примирюсь я кое-как.
Пусть завтра выйдут
все на свете сроки,
У бога я прошу лишь:
«Не забудь —
Пусть будем мы сегодня
не жестоки
И счастливы,
хотя бы по чуть-чуть».
Вечность
Сижу на кухне,
Окно без тюля,
Качаю сына,
Пою чуть слышно.
Смотрю на небо:
А в небе чайка
Парит безмолвно
Над шумом жизни.
И понимаю:
Мы — будем вечно,
А смерть — лишь правда
Для тех, кто умер…
Когда болеют дети
Я старая, стовековая,
Сижу со сгорбленной спиной,
Мешаю ложечкой для чая
Не чай, а хриплый бабий вой.
Любовь? Она сейчас некстати,
И даже странно, что была, —
Сижу в потрёпанном халате,
Не скинув крошки со стола.
И кажется: ещё не лето,
Хотя давным-давно тепло,
Что — листопад за домом
где-то
Или сугробы намело.
Смотрю в окно ужасно строго:
Зачем снуют туда-сюда?
И втихаря молю у бога
Чудес — не для себя, когда
Болеют дети…
Одинокая старость
Зачем я здесь живу —
Одна среди старья,
Среди кассет и книг
И мебели истёртой?
Там, где-то далеко,
Есть пляжи и моря,
Где так и не была
За годы жизни долгой…
Я каждый день с утра
Свой кофе сторожу
У газовой плиты,
Чтоб не сбежал из турки,
Ем булку — без всего —
Да за окно гляжу,
Дав перед этим корм
Своей облезлой Мурке.
Она здесь, как и я,
Живёт совсем одна:
Ест корм, глядит в окно —
И большего не хочет.
У батареи спит
И лижет шерсть она,
А когти о диван
Сто лет уже не точит…
Мне стал давно не мил
Цвет беж обойный стен.
Я вопрошаю жизнь:
«Как долго будешь длиться?
Ты стала мне как ад,
Ты стала мне как плен —
Никак не дашь уйти
К родным, любимым лицам».
Стираю пыль и жду,
Что как-нибудь с утра
Откроет дверь слуга
И встанет у порога.
И скажет мне без слов:
«Пойдём, теперь пора».
И уведёт туда,
Где только взгляд — до бога».
Отчий дом
Уже давно перекосилась рама,
Да и дом присел на правый бок.
В первый раз встречает нас не мама,
А железный, с ржавчиной, замок.
Смотрят окна тёмные, не светят
Для гостей, приехавших домой.
Дом не спит, он с тихой грустью
встретит:
»Заходите, я ещё живой».
Было время — не росла крапива
Сквозь мосточки около крыльца
И не знала я, что так тоскливо
Ощущенье близости конца.
Подготовила Ангелина Прудникова. Фото из архива Натальи Бочечко