Антонина Коковина о том, как в годы войны в селе возрождали знаменитый соляной промысел

Книга и мерный крючок

Книга и мерный крючок — вот те немудрёные вещи, при помощи которых жительница села Антонина Павловна Коковина (в девичестве Скребцова) прошла посвящение в рабочую специальность.
Сейчас ей 92 года, и она одна из немногих жителей села, кто участвовал в тех событиях и может поделиться воспоминаниями. Осенью 1941 года она пришла работать на сользавод. В 1942-м его разъединили с райтопом, занимавшимся заготовкой дров для варниц. В последнем по конец 1945-го она и проработала десятником. Поднимать тяжёлый промысел выпало оставшимся в селе женщинам и не подлежавшим мобилизации старикам.
— Иван Ильич пришёл ко мне и говорит: «Девка, ты больно мала и худа, тебе тяжело тут всё. А мне уже к 80». Он подал мне книжку и мерный крючок: вот так делай. Так я и стала работать на приёме леса.
Крючок этот, кстати, до сих пор хранится где-то на чердаке Антонины Павловны. А расчётную книжку и по сей день использует в работе её внук — плотник Михаил Климов. Тот самый, что под началом реставратора Виктора Дренина работал на восстановлении Троицкой церкви в родной Нёноксе.

Десятник на выданье

Антонина Павловна вспоминает, что была самой молодой из тружениц: ей шёл 16-й год.
— Работали всё женщины да девчонки. Замуж не за кого было выходить, хотя девки были все на выданье.
Её отец ходил на тральщике. Когда началась война, домочадцы остались без хлеба: под построенный ранее дом колхоз земли не дал. Тоню направили принимать лес для варниц. Заготавливал его весь беломорский район: Солза, Нёнокса, Сюзьма, Красная Гора, Уна, Пертоминск, Нижмозеро, Тамица, Пурнема, Кянда… От колхозов на работы ежемесячно выделяли по несколько человек. Денег, вспоминает Антонина Павловна, им не платили. На заготовки приезжали со своими харчами: сушёной рыбой, крупой жито, мукой.
— Поработают, съедят — и домой. Так и существовал наш райтоп, — рассказывает Антонина Павловна.
Заготовка леса обычно велась у моря. Деревья сплавляли к берегу близ Нёноксы. Брёвна катали в штабеля,
а Антонина замеряла заготовленные кубометры. Далее брёвна увозили к варницам, где их распиливали и использовали для топки.
Варницы работали круглые сутки, останавливаясь только тогда, когда испарялась вода. До пристани мешки с готовым провиантом для районов доставляли на лошадях.
— Первый год и я этим занималась. Соль-то сыра, тяжёла. Наложили её многовато, да я с мешком под лестницу и упала, — вспоминает Антонина Павловна.

Полные берега мойвы

Конечно, соль, производимая в войну, была не той белоснежной, которой когда-то славилась Нёнокса, а коричневатой. Но для северных районов в те времена она была бесценной. Самим работникам соль выдавали по карточкам. В каком объёме, Антонина Павловна не помнит. Зато до сих пор не забыла такой случай:
— В морях шла стрельба, взрывались бомбы, и в один год столько к нам пришло мойвы. На веку столько не было — полные берега. Вся деревня ходила самодельными сачками черпать. И нельзя было зайти ни в какой дом: везде воняло рыбой, соли-то давали мало. Но всё равно ели с картошкой.
После войны сользавод у моря ещё какое-то время существовал. Склады были заполнены до отказа: в 1946—1948 годах соль увозили в Архангельск на баржах, а потом стали раздавать по колхозам.
В начале 1950-х промысел вновь прекратился. Но это не отменяет главного: Нёнокса вновь смогла прийти на помощь стране, как это уже было в XVI веке после великого соляного голода.

ЛИЗУНЕЦ ДЛЯ КОРОВ

Выпаренную соль сушили на полках в варницах. Стекающий рассол образовывал плотный студень, который
местные называли лизуном. Его рубили на куски и клали колхозным коровам в кормушки.

Варницы останавливались только тогда, когда испарялась вода.
Фото автора. Старожил Нёноксы А.П. Коковина (справа) и сегодня помнит, как пришла на сользавод 15-летней девчонкой. Рядом — бывший смотритель музея в Нёноксе Лидия Сергеева.