Нестарые ещё люди могут вспомнить совсем разные эпохи истории города и страны

А. Прудникова на новогоднем утреннике в детском саду.

Город моего детства: масса красных плакатов с лозунгами.
Фото из архива автора и А.Е. Ткаченко

Деревянные улицы

При мне город заканчивался улицей Гагарина, а улицы Советская и Торцева (тогда Северная) были обычными грунтовыми дорогами. Лишь одна улица, Железнодорожная, была вымощена деревянным брусом, скреплённым железными скобами. И один тротуар был заасфальтирован — на ул. Советской.

Первое десятилетие после гигантской войны. В городе ходит один автобус — по маршруту «ДОК-2». На ДОК-2 мы ездили к пристани, чтобы на теплоходе отправиться в деревню Ластокурья к бабушке. Реку постоянно чистили земснаряды, углубляли дно. Теперь этим не занимаются, и теплоходы из города не ходят, а жаль.

Что такое такси, люди не понимали. И вообще, все ходили по городу пешком, даже не ходили, а бегали по деревянным мостовым, мальчишки катались по ним с грохотом на самодельных деревянных самокатах. Такси по городу массово начали ездить в 70-х — светлые машины ГАЗ-24.

Потом помню, как по-следней улицей был пр. Труда, он был ещё не мощён, за ним стояла пара-тройка домов, а дальше — то ли болото, то ли плавни, на них намывали огромные площади белого песка. Тогда, в конце 60-х и 70-х, город строил и сдавал в год по целому кварталу домов с садиками и школами. Может, колбасы не хватало, вроде бы в конце 70-х уже и очереди были за молоком, но город строился — не остановить.

Мир незапертых дверей

Ещё город моего детства: масса красных плакатов с лозунгами — «Партия — наш рулевой» и так далее. Плакаты на ткани, надписи белой краской; с 60-х — рисованные на фанере, ещё позже — монументальные серпы и молоты из железа. Рельефные панно во всю стену, огромные буквы на крышах: «Миру — мир», «Слава КПСС».

Радио — член семьи, говорит постоянно: музыка, художественные передачи, «Последние известия». Телевизоры появились в середине 60-х, чёрно-белые, самые первые — огромные с махоньким экраном, перед которым навешивалась большая линза для увеличения изображения. Было в порядке вещей, что в квартиру, где был телевизор, на вечернюю передачу набивались соседи. И дверей никто не запирал, даже на ночь, только если в квартире никого не оставалось. Уходя, ключ клали у дверей — под половичок. Не помню, чтобы хоть раз к кому-то зашёл вор (тырить-то особо было нечего). Вот сарайки во дворе, бывало, грабили, если там было что-нибудь съестное (например, бочка сёмги). Уносили с окон сетки-авоськи, из которых торчали рыбьи хвосты. Холодильников-то не было, запасы к празднику вывешивали на холодок за окно…

Город наш менял название, старые деньги меняли на новые. Но ещё долго по-прежнему город все называли Молотовском (а «городом» — только Архангельск), а деньги упорно переводили: «Это же три рубля по-старому!». И люди стали получать за труд не «красненькую», а только 10 рублей. Дед мой, участник двух войн, стал получать пенсию от колхоза семь рублей, а бабушка, мать семерых детей, работавшая бригадиром в войну, — 11.50.

«Тонким пёрышком в тетрадь…»

А в то же время полетел в космос Юрий Гагарин. Я мало что в этом понимала. Но уже была два года как записана в библиотеку стройки, кипами таскала книги. На «новые» копейки покупала красивые открытки в ближайшем киоске и складывала в коробочку из-под сахара-рафинада, в такой же хранила фантики от конфет — самое прекрасное, что я держала в руках.

Потом прибавились художественные почтовые марки. Никогда не забуду и свои первые подарки к дню рождения: книгу «Как закалялась сталь», набор открыток с репродукциями, коробку карандашей «Искусство» — 48 цветов, привезённую дядей из Москвы.

В школе нас было много — пять первых классов. Все в школьной форме. Девочки — в более разнообразной (фартуки-то, а иногда и платья шили мамы), а мальчики — в суконной серой: широкие штаны, что-то вроде серой гимнастёрки под широкий ремень, серая форменная фуражка. Учительница, ещё не старая, выглядела измождённой неприступной тёткой, завуч Аполлинария Аполлинарьевна ходила в строгом тёмном костюме, а волосы с прямым пробором носила в узле на затылке. Писали мы перьевыми ручками, временами рвя желтоватую грубую бумагу тетрадей. Но красиво писали. Авторучки с чернилами нам разрешили только в седьмом классе.

Золотой век

Если не изменяет память, завод будил работников гудком. И все прямо в спецодежде — ватниках, платочках, комбинезонах в пятнах — шли на работу. Так было ещё и в 70-х. Потом стали ходить «по-чистому» — может, потому, что появился общественный транспорт, а люди в него набивались, как селёдки.

В очередь на телефон можно было стоять годами. У нас первый телефон появился году в 1973-м. Десятилетиями дожидались квартиры от предприятия, несмотря на мощное строительство. Жильё расходилось и по родственным каналам. В первую очередь оно предоставлялось приезжим, горожане так и жили в своих халупах. Норма жилья на человека была, по-моему, чуть побольше нормы места на кладбище.

Люди удерживались на рабочих местах мёртво: уйдёшь — потеряешь «проценты», а это половина зарплаты, потом нарабатывай их десять лет. Единственный способ что-то поменять был — уехать. На комсомольскую стройку или к родственникам.

И всё же эра благоденствия наступила в 60-х. Люди стали получать квартиры в «хрущёвках», обзаводиться новомодной светлой мебелью, телевизорами, холодильниками. На костры полетели старые самодельные фанерные диваны, шифоньеры, буфеты, столы и столики, бархатные шляпки с кисеей, шерстяные китайские плащи, беличьи и овчинные шубки, вышитые дорожки и разрисованные масляной краской ковры… (Но не комоды! Это — произведения искусства, домашние сейфы и алтари, и новая мебельная промышленность ничего лучше не предложила). Наступала эра синтетических мехов, кожи, «безразмерных» чулок и носков, нейлоновых рубашек и болоньевых плащей, кримпленовых платьев и костюмов. Эра катушечных магнитофонов, «Спидол» и прочих транзисторов, эра облегчённых, но красивых и удобных подделок.

Да, конец 60-х — 70-е годы были эрой благоденствия. Про войну забыли напрочь. Правда, ветераны своими льготами изредка пользовались. Кто-то получил и дополнительную квартиру, обеспечив уже детей, и машину вне очереди, и даже «стенку» — модный комплект мебели.

А ещё тогда работали вовсю и профкомы, и парткомы — можно было простому человеку пойти пожаловаться, хоть он и беспартийный, и справедливость частенько торжествовала.

В «богатых» семьях (бережливых, а также в семьях торговцев и начальников) стали появляться машины. А уж молодёжь пользовалась вовсю дешевизной и свободой. На стипендию можно было взять билет на самолёт туда и обратно, и мы летали по всему Союзу. На зимних каникулах — в театры и на выставки в Москву, посмотреть Таллин, Ригу, Вильнюс. Летом — в Ялту, Севастополь, вообще в Крым, на Кавказ. Обследовали по турпутёвкам горы Кавказа, Алтая, Карпаты, города Средней Азии. Свет посмотрели. За границу, конечно, выезд был заказан, да туда и не рвались, поскольку ничего о ней не знали.

Потом выходили замуж, женились… Вот тут у нашего поколения начинались проблемы. Жилья нет, и взять негде. Кооперативное очень дорогое. Очереди на предприятии можно было ждать всю жизнь. Правда, оставались варианты размена. Тогда удавалось трёхкомнатную малогабаритную квартиру обменять на две такие же однокомнатные или даже на двухкомнатную и однушку или комнату. Жить ещё можно было, только не ленись.

Ждать ли возрождения?

Но грянула, как смерч, перестройка… Рушилось всё: взаимопомощь, выручка, справедливость. Авторитеты падали один за другим.

Всё стало можно. Из каких-то щелей вылезли карманники, домушники, проститутки, о которых мы ни сном ни духом не знали. Отбирали жильё за просто так или убивали, чтобы отобрать жильё, — это всё реалии нашего города. Чиновники стали «прихватизировать» похлеще бандитских шаек; воровали и приписывали педагоги, медики, военные, милиция — такого разгула низших людских качеств нельзя было ни представить, ни увидеть в самом мерзком фильме. Полное равнодушие к нуждам бедных, женщин, детей, стариков. Каждый только сам за себя.

Как мы просто и хорошо жили — и во что мы впали за последние 25 лет!

Не вижу в новом существовании, формации ничего хорошего. В основе их законы пещерной жизни, и даже — звериные: кто сильный, тот и съел. Полная деградация законов общинных — человеческих. Для возрождения никаких перспектив. Так я вижу. Может, у вас другие ощущения?

От редакции. Сегодня мы представили вам точку зрения члена Союза писателей РФ северодвинки А. Прудниковой. Однако мы часто встречаем и противоположные мнения, которые публикуем на своих страницах. Всё-таки в последние годы заметно, что город меняется. На месте старых деревяшек появляются целые кварталы новостроек, обновляются центральные дороги и дворовые проезды, реализуются общественные инициативы по улучшению городского ландшафта. Конечно, и сделать нужно ещё немало, чтобы, как прежде, Северодвинск вновь стал считаться образцовым городом. Эту проблему мы регулярно освещаем в своих статьях и готовы предоставить слово и вам, дорогой читатель.