Сохранить намоленные стены

http://nworker.ru/wp-content/uploads/2016/11/1110_d1086.jpg

Москвич, радиоинженер по образованию, получивший хорошую работу в научно-исследовательском институте, — казалось, всё предсказуемо в жизни Виктора ДРЕНИНА. Но судьба сделала крутой поворот и забросила его в северную Нёноксу, где он почти 30 лет занимался восстановлением знаменитого храмового ансамбля XVIII—XIX веков. Виктор Петрович и сегодня приезжает сюда, несмотря на приостановку финансирования работ. Какие вопросы задаёт себе реставратор и в каком состоянии находится сама отрасль?

Такую задачу ставит перед собой реставратор Виктор Дренин

В. Дренин в храмовом приделе Троицкой церкви: «Этим надо проникнуться. Подходите к этим брёвнам и понимаете, что деревья, из которых они сделаны, застали времена Ивана Грозного». Фото автора

В. Дренин в храмовом приделе Троицкой церкви: «Этим надо проникнуться. Подходите к этим брёвнам и понимаете, что деревья, из которых они сделаны, застали времена Ивана Грозного».
Фото автора

Загадка Тутанхамона

— Мне было 15 лет, когда в Пушкинский музей Москвы привезли выставку «Сокровища гробницы Тутанхамона», — вспоминает Виктор Петрович. — И ещё перед походом туда я запомнил фразу преподавателя техникума, где учился: «Попробуйте осознать: всё, что вы там увидите, было сделано три тысячи лет назад…» С этим ощущением я шёл на выставку. Не покидает оно меня и в деле реставрации.

— А как получилось, что вы стали этим заниматься и оказались в Нёноксе?

— Здесь нет одной причины — судьба.

— Откуда у вас знание приёмов, по которым строили здания зодчие?

— Научиться этому можно только самостоятельно, практически работая на памятниках деревянного зодчества. Мне повезло: Александр Владимирович Попов, который руководил реставрационными работами в Нёноксе в 1989—1996 годах, создал все возможности для такой учёбы.

— И всё же: почему именно эта сфера? Денежной её не назовёшь.

— Вы судите по сегодняшнему времени. А то был 1989 год — другая страна, люди. Сейчас я уже не работаю реставратором: с 2014 года финансирование работ на нёнокском тройнике (две церкви и колокольня) приостановлено. Спросите, зачем я здесь? Чтобы кусок рубероида там, где прохудится временная кровля, застелить. Чтобы не гибло то, что сделано.

 

Храм как живой организм

— Перспективы возобновления работ есть?

— Я мало что об этом знаю. По ощущению ситуации в стране, перспективы очень туманны. Из крупных объектов работы, насколько мне известно, ведут только в Заостровье. Значительных памятников деревянного зодчества осталось с дюжину. И некоторые уже не реставрировать — только реконструировать можно.

Нестроение в нашем государстве заставило разойтись в разных направлениях и тех, кто за 20 лет приобрёл реставрационный опыт. На чём будут учиться специалисты, которые придут после нас? Они застанут то, что отреставрировали мы,
а ведь на некоторых памятниках осталось меньше половины оригинального материала. Это тоже проблема.

— И какие работы по тройнику требуются в первую очередь?

— Нужно заканчивать Троицкую церковь. Доделывать «наружку» и кровлю, а дальше — интерьер, полы, окна, хоры, крыльцо, возможно обшивку. Это потребует порядка тридцати миллионов рублей.

— Вы свою задачу как реставратора в чём видите?

— В максимальном сохранении каждого элемента материальной культуры. Чтобы люди, которые будут заниматься реставрацией после нас, имели дело с оригиналом. Деревянный храм — это живой организм. И оживили его за столетия люди, которые приходили в него со своими печалями и радостями. Он видит и слышит, дышит и болеет — всё как у человека.

 

Самое сложное — создать команду

— Что было самым сложным при работе на Троицкой церкви?

— Две вещи: сношения с внешним миром — деньги и сроки, которые зачастую ставили в безвыходное положение, и формирование коллектива. С 1996 года, когда я остался здесь руководителем, создать настоящую команду не удалось. А без неё такие крупные объекты реставрировать сложно. Команда — это люди, работающие по определённым правилам и законам предпринимательства и неравнодушные к делу, которым занимаются. При этом выросли отдельные специалисты: ведущий мастер в Заостровье, например, нёнокшанин Михаил Климов. Он занимался Троицкой церковью.

— А что самое сложное в восстановлении из архитектурных элементов?

— Конструкция центрального шатра. И оказалось, что оптимальная и рациональная технология работы на нём — технология старых мастеров. По ней без крана мы все верха и сделали.

— Говорят, нынешняя древесина уже не та — материал везут издалека.

— Действительно. Можно подобрать дерево хорошего качества, но оно всё равно будет уступать тому, что было раньше и прошло испытание временем.

 

Почерк мастера

— Правда, что по срубу можно предположить, какой человек и каким инструментом его делал?

— Это называется почерк мастера. На колокольне, например, было бревно с двумя чашками (выемками) на конце. Одна как каменным топором рубленная, засечки огромные. А другая выполнена аккуратно: второй плотник мельчил и топор у него был иной. Это один из пластов интереса к таким памятникам — их делали живые люди. Если немного вообразить и погрузиться в то время: XVIII век, кругом курные избы, люди живут в скромных условиях, топят по-чёрному. И вдруг они возводят такое. Что ими двигало, как это происходило?

— Вы нашли для себя ответ?

— Стремление к прекрасному. Они понимали, что есть обыденность, а это что-то сверху. И считали, что это идёт от Бога.

— Почему сейчас таких зданий не появляется? Люди больше не стремятся к прекрасному?

— Мотивации меньше. 70 лет советской власти не способствовали её проявлению. Вы можете сказать, какое здание в Северодвинске задерживает ваше внимание? Интересных строений не будет, пока не появится мотивация у строителей или тех, кто их финансирует. Ведь архитектура — это зеркало общественной жизни.

— За какое время мастера построили Троицкую церковь?

— Бригада из шести —восьми человек работала два года.

— Сегодня теми же силами за какое время справились бы?

— С большим напряжением — тоже за два сезона. Но применяя всё современное: бензопилы, подъёмные механизмы. Без этого здесь никто работать не будет. Плотник делает тысячи ударов топором в день, и каждый — сотрясение для суставов. Поэтому и удивляюсь, как люди раньше работали. Ведь они были не богатыри! Задавать себе такие вопросы — одна из самых интересных вещей в реставрации.

— Это и внутреннюю духовную работу подразумевает.

— Конечно. Но происходит она неосознанно. Это образ жизни, который подчиняет себе многое и заставляет смотреть по-другому на современные вещи. Моё определение реставрации: на 50 процентов это ремесло, на 20 — искусство, на 30 — наука. И самое интересное, что занимает меня в последнее время: как неграмотный мастер, который, возможно, и не знал, что у квадрата равные диагонали, срубил со товарищи Троицкую церковь весьма хороших пропорций даже по современным меркам? Овладеть этим нельзя, повторить невозможно. Можно только понять.

 

Церкви против коттеджей?

— Как вы считаете, правильно ли, что реставрация памятников деревянного зодчества идёт на общих основаниях: объявляется конкурс, и аукцион выигрывает тот, кто предложит меньшую цену? Ведь ремесленных подрядов много, и далеко не все глубоко занимаются этой темой. Не лучше ли доверить выбор сообществу самих реставраторов?

— Заниматься памятником должны специалисты, а не люди со стороны. Иначе нанесённый урон будет непоправим. К сожалению, реставраторского сообщества по деревянным памятникам в России в полном понимании нет. Есть отдельные специалисты, и каждый главным в реставрации ставит своё. Что важнее: сохранить остатки материальной культуры или соблюсти архитектурный образ? Есть мнение, что делать памятник надо таким, каким мы его застали. Иные за историческую правду — восстановление первоначального облика, без поздних переделок. Но мало того, что все специалисты рассуждают по-разному, для некоторых это бизнес.

— То есть вмешиваются личные интересы, которые могут конкурировать с исторической правдой?

— Конечно. И как это совместить — готового рецепта у меня нет.

— Вы занимались ещё чем-то, чтобы иметь средства к существованию?

— Конечно, строил коттеджи.

— Есть мнение, что тем, кто работает на памятниках архитектуры, нельзя переходить на современное строительство, — слишком разные подходы.

— Такая опасность существует. Приведу пример: в 1989 году были бензопилы «Урал» и «Дружба» — монстры с ручками по 13 кг каждый. Чтобы ей чашку сделать, нужно выполнить три запила, а потом топором доработать. Сейчас чашку можно сделать и без топора. Но если у меня привычка сохранилась, то тем, кто изначально начал с бензопилы, перестроиться сложно.

В идеале и не нужно переходить на современное строительство. Но жизнь заставляет — перед этим выбором находятся все реставраторы России.

 

•За сезон от тяжёлой физической работы руки лично у меня вытягивались на два сантиметра.

 

•Достаточно зимой сделать простую подсветку церквей, и ради одного этого зрелища люди будут приезжать сюда вечером из Северодвинска. А если ещё звонаря найти, на этот перелив будут собираться лучшие люди области.

 

Подготовила Екатерина КУРЗЕНЁВА

Последние новости

Рубрики

Календарь публикаций

Ноябрь 2016
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
 123456
78910111213
14151617181920
21222324252627
282930  

Архив записей