ОТКУДА МЫ РОДОМ

За джипом в брод
Мы на пути из Мезени в Лампожню. Гостеприимство лампожан сказалось ещё на переправе. Речку Акакурью предстояло переезжать вброд. «Фольксваген» наш застыл в нерешительности у воды. Вдруг с другого берега навстречу нам двинулась крутая машина (в Мезени таких мы что-то не приметили), перебралась на наш берег и «махнула» нам: «Следуйте за мной». И повернула назад. За ней и мы несмело влезли в воду. Речка была преодолена.
В экскурсии по деревне нам рассказали, что Лампожня считается первым поселением на Мезени и возникло оно, кажется, в начале XVI века. Это меня окончательно убедило в том, что не мезена заселяли двинские острова, а наоборот, потому что наше Конецдворье упоминается в документах уже в 1419 году. А то, что на Лампожню поселенцы пришли с моря, а не с Пинеги, говорит тот факт, что все окружающие деревни названы самими лампожанами: Заакакурье (за Акакурьей), Заозерье (за озером), то есть с точки зрения островитян.
Место для поселения в Лампожне прекрасное — там так и хотелось остаться. Деревни разбросаны вольготно, дома «мезен-ские» высоченные и широченные, много двухэтажных. А если один этаж в доме, то он вознесён на уровень второго. Оказывается, деревню по весне заносит мезенским льдом, потому и дома такие поджарые. Это как у нас, в дельте Двины, и как в Пинеге — тоже близкородственная нам культура.
Но у нас и на Пинеге нет таких, как в Лампожне, лест-ниц-трапов с улицы прямо на второй этаж. Их ведь тоже, наверно, постоянно сносит льдом и приходится восстанавливать. У нас, видно, ледоходы поспокойнее — всё-таки Двина делится в дельте на рукава. В Лампожне у домов взвозов на поветь сейчас нет — надобность в них отпала.
А в Кимже, где взвозы сохранились, они такие же, как и у нас, но пристроены к дому в основном сзади (у нас — сбоку и с поворотом, что значительно компактнее). Но дома здесь хороши, красивы, ухожены и сохраняются, видно, дольше, чем в южных районах области: некоторые и вторую сотню лет стоят.

Ещё остались инвалиды
Аудитория наша в селе была неожиданной — городские (в основном) дети. Жители были на полевых работах — видимо, на своих участках, так как на подъезде к деревне нас встречали те же развалины скотных дворов, что и везде в Архангельской области. Лампожня сейчас, похоже, больше дачный поселок, чем деревня, хотя есть в ней свой музей и спортивно-туристический центр, который послужил нам гостиницей.
Наутро мы уезжали из Лампожни в Заозерский дом инвалидов. Заведующая в нем — бывшая учительница школы, которую в годы перестройки прикрыли, как во многих и многих «неперспективных» деревнях Севера. Учительница не растерялась и начала воплощать в жизнь идею дома для престарелых и инвалидов. Сейчас благодаря этому учреждению, которое существует уже десять лет, деревня живет: есть работа.
Поселенцы дома — в основном немощные старушки и не старые ещё мужики-инвалиды, бывшие пьяницы (бывают ли они бывшими?), в основном колясочники: кто лишился ног по колено, кто «по самое не могу». Вот это была у нас аудитория! Слушали литераторов живо в основном мужчины. С интересом поглядывали на поэтесс, а те прятали… глаза. Потом оказалось, что они (мужчины) двигают немалое хозяйство дома: выращивают в теплице огурцы и продают их, точат что-то в мастерской, даже половики ткут — на немецких «кроснах». Даже коров и, как мне показалось, лошадок поселенцы содержат. Вот какие молодцы! Не деревня им, а они уже деревне помогают. Конечно, печально это: учреждение новое, но курс взят не на выживание, а на доживание. Дом инвалидов будет стоять, пока послед-ний одинокий человек в округе не умрёт. А дальше?

Из Жерди в Кимжу
В деревне Жердь, куда мы приехали из Заозерья, также взят курс на доживание. Работает кое-какая инфраструктура, библиотека, Дом-музей героя-североморца А. Торцева, Дом культуры — в огромном здании бывшей церкви без куполов. Жители Жерди показались мне вполне самодостаточными людьми.
Аудитория, по большей части возрастная, на встрече с поэтами чуть превышала количество выступающих. Но, что примечательно, поэты и в глубинке не перевелись: места, брошенные страной на доживание, родят и родят таланты!
В Жерди с нами попрощался сопровождавший нас всю дорогу Н. Окулов. Он возвращался в Мезень, а нам предстоял путь на левый берег реки Мезени — в деревню-музей Кимжу. Это её дома обычно встречаются на полотнах и гравюрах художников, в роликах кинолент.
Жаль, деревянный храмовый ансамбль в Кимже нарушен: редкая по архитектуре церковь Одигитрии разобрана и не видно конца её восстановлению. То, что в Приморском районе делается в течение лета-двух, здесь растянулось на годы.

Деревня-музей
Но старинные дома, вытянувшиеся в три порядка лицом к реке Кимже, — вот они. Красота неописуемая. Деревня-декорация, деревня-музей. Подчеркивают её сказочность две мельницы-столбовки за околицей. (Такую же мельницу я в детстве видела возле Конецдворья). Чем в деревне живут люди? Да тем же, чем и везде: осталось им «возделывать» культуру — традиции да музейное дело, туризм. В тон деревне-музею и мастерская возрождающихся ремёсел — ткачества, глиняной игрушки. Как во всех деревнях, по улицам носятся только детишки (приезжие), а так деревня словно вымерла. Где же жители, чем занимаются? Тут в палисаднике видим жирных уток, там из подсенья реготание гусей раздается. Не спят жители-то, работают…
Музейно-историческая изба внутри — точная копия нашей двинской деревен-ской кухни: на том же месте печь, такой же запечек (по-местному «солныша»), сохранились полати и лавки. Горница похожа на нашу «переднюю», только она расположена рядом с кухней, а у нас кухня — позади «зала». Поветь такая же просторная.
Но дома по устройству и снаружи совершенно другие: здесь шестистенки, то есть две избы с односкатной крышей стоят рядом, объединены только сенями и поветью. У нас дом вытянут не вширь, а в длину, если убрать поветь, он так и останется домом, а на Мезени он уже будет казаться смешным обрубком, потому что избы, бывает, по переду в два раза шире, чем по боку. Вход в дом с улицы сразу на второй этаж.
Чувствуется родство во всем, но и отличия значительные. Например, у нас не было такого блюда: рыбно-картофельное пюре — всё подавали раздельно. Или это мезенское изобретение уже нового времени? Ведь раньше-то мезена промышляли только семгу, о треске и не думали.

А то ли мы делали?
Уже вернувшись домой, ищу сведения о мезенских деревнях в интернете. Лампожня, оказывается, славилась своими ярмарками, куда собирались все окрест-ные народы со своим товаром. А деревня Кимжа была, можно сказать, Городом Мастеров: там изготовляли всё вплоть до медного и серебряного литья, — благодаря старообрядцам, искушённым во многих ремеслах. Тогда же кимжан называли «чернотропами», то есть колдунами, и есть сведения, что до 1951 года в деревне не было кладбища и этих «колдунов» захоранивали по завету — кто где захочет. В основном на земельных наделах. То есть поля за деревней Кимжей практически и есть кладбище. Но сведения эти ученые не подтверждают, так что не будем ужасаться.
Жаль, хора кимженского мы не услышали, — ведь это теперь тоже одна из визитных карточек деревни.
И лишь один из нас, писателей, по приезде задумался: а то ли мы, писатели, делали, представляя людям свое творчество, и о том ли оно, что читателю интересно?
Мы-то на встречах перед мезенцами, понятно, красовались. Крепким здоровьем детям и покалеченным мужикам старались угодить, но не знали как. А сами-то что получили взамен, что запечатлелось? И не явили ли мы сами группу людей, которые приехали в деревню поплакаться, пожалиться, как будто их самих пожалеть надо? Вопрос…