Писательница освоила новую форму — «стремительного» романа и издала его в 2021 году. События в романе основаны на реальной истории развития городских литобъединений «Гандвик» и «Адамант», судьбах реальных поэтов и писателей и истории становления писательской организации в городе. Роман охватывает жизненный период за последние 36 лет. Читателям предлагаются некоторые главы из романа.
Глава 25
Андрей поддерживал Симу во всех делах, но иногда был угрюмым и мутным. С новой компанией у него появились и новые мысли. Однажды он пришёл к ней и сказал, как клеймо поставил:
— Сима, а ты ведь нехорошая.
— В чём это я нехорошая? Это тебя твои новые друзья так научили?
— Я-то думал, что ты хорошая, а ты, получается, нехорошая.
Больше она ничего от него добиться не могла, но настроение уловила. Фактически людей, которым она доверяла, она теряла. Да уже потеряла. Люба — лепшая подружка Фотиньи и Натальи, Андрей тоже «переметнулся».
Сима, нисколько не чинясь, общалась с «ленинградской» компанией (с Фотиньей, Вованом, Натальей), когда было нужно, — общения всё равно было не избежать; хоть и знала, что компания за глаза всячески очерняет её и высмеивает, — Фотинья «мстила», а на самом деле просто забавлялась этими пакостями. При случае Сима предложила обеим ленинградкам поучаствовать в городском сборнике, который она готовила. Девицы отнеслись к этой затее высокомерно, как к пустяку: «В «братскую могилу» мы не хотим. И вообще, Нинель Патракеевна обещала нам сборник на двоих выпустить».
Вообще-то Наталья не раз раньше участвовала в «братских могилах» — общих сборниках, вспомнила Сима, но, видно, забыла об этом. А Нинель к тому времени стала (назначила себя сама) председателем падшангельской областной ячейки профессиональных писателей — её предшественник перебрался в Москву. Её эти ленинградские подружки тоже давно обаяли, глубоко втёрлись к ней в доверие, бывали у неё дома как свои. Чем чёрт не шутит — может, и издаст она им книжку на двоих, таких хороших. Конечно, это лучше, чем какой-то сборник, но одно другому не мешает — так считала Сима. Ну, как говорится, было бы предложено.
Но теперь, когда сборник уже был готов, эта вражья сила стала пытаться его развалить. Частенько собираясь в «салоне» Веры, там они выработали новую тактику: всем отказаться от участия в общем сборнике! То есть всем, кто сдал Симе свои стихи год-два назад, ещё до приезда Фотиньи.
Прибежал к Симе и решительно забрал свои стихи Анатолий (он тогда жил у Веры). Так же решительно потребовала ничего не публиковать из своего Вера. Симе было очень жаль — у того и другой были прекрасные, интересные стихи, но дьявол делал своё дело, и сборник пустел. Но когда за своими стихами пришёл Андрей, тут Сима уже не сдержалась:
— Что же ты делаешь, разваливаешь готовую книгу! Кого ты слушаешь — этих разрушителей, которые только ломать всё вокруг себя могут и интриги строить, но палец о палец не стукнули, чтобы сделать что-то хорошее? Только оплёвывают всё, а сами-то ничего не могут! Фотинья и Вован — графоманы несчастные, и ты это знаешь: там ни души, ни сердца, одно словоблудие, вот злоба их и душит. Лишь бы назлить. Кому? Всем нам, и ты под их дудку пляшешь!
Андрей смутился, но был настроен решительно («Чем уж там их эти курицы застращали, что они так озлились?» — гадала, но ничего не могла понять Сима):
— Покажи мне подборку!
Сима отдала ему его стихи. Он перебрал их, выбросил два-три стихотворения — видимо, наиболее подражательные, остальные оставил. «Господи, как быстро людей можно разложить! Наверно, напели им гастролёрши, что все они — гении, а в сборнике — одни графоманы, серость соберётся под одной крышей и незачем им, таким гениальным поэтам, среди всякой шушеры быть!» — решила про себя Сима.
С Андреем она попрощалась, отвернувшись. Теперь он пал в её глазах ниже плинтуса. Подвывала несчастный!
Иногда он вдруг звонил — прямо от них, от этой компашки, из их «логова»: «Не могу я здесь, эти разговоры надоели! Вот они там разглагольствуют, планы строят, а я тебе звоню…» Сима слушала и молчала. Сам себе это всё выбрал. Он там пытался говорить иногда что-то в её защиту, но Фотинья взвивалась: «Что, что ты в ней нашёл?!»
Зомбированные столичной компанией Люба, Вера, Андрей, даже более-менее самостоятельный Анатолий поражали её до глубины души. У людей нет собственного мнения? Они ведь все её давно и хорошо знают! Неужели художественный трёп в пустоту — это всё, что им нужно? «Но — ладно: собаки лают, а караван идёт. Не вечен их союз», — думала Сима.
Глава 26
Осенью Сима готовилась к перевыборному собранию в лито. Оно проходило каждый год. Составила отчёт — сделано как будто немало, главное — книга будет. В ней — тридцать пять поэтов города, и не только члены лито. Среди них — двадцать одно новое имя!
На собрание пошли вместе с Любой — встретились на лестнице. «Переизбирать меня будете?» — шутя спросила Сима. И — как гром среди ясного неба: «Посмотрим…» Люба отвернулась.
Что-то замыслили! Тайком! И ей ничего не сказали! Сима подобралась.
На лито собрались, кажется, все, и даже те, кто ходил раз в год. Фотинья с Натальей сидят, Вован, даже Вову в подкрепление привели! Ну, что-то будет. Шура сидит со своим депутатским портфелем; Таля, Любина подружка, хмурая сидит, готова к бою.
Слова Симе даже сказать не дали. Вскочила Наталья и закричала:
— Ты использовала своё положение для публикаций в сборниках! Ты думала только о себе!
— Да эти рассказы у меня четыре года в редакциях лежали, очереди ждали! — закричала в ответ Сима.
Не виновата она, что именно сейчас в двух изданиях вышли первые её рассказы.
— Всегда грубо нас критикуешь, не умеешь по-доброму! — это Раиса Ионовна, которая домой к ней приходила для консультаций, чтоб никто не знал. Вслух, принародно — это значит для неё «грубо».
— Я тебя породил, я тебя и убью! — это Шура. Лучше бы убил Фотинью, которую действительно «породил».
Та вообще кричала что-то громогласно.
— Всё, убирайся с этого места! — Вован.
— Вы что, думаете, я за это кресло держусь? Да хоть сейчас забирайте.
Сима сидела и с презрением смотрела на этот цирк. Бочка лжи! Почему не решить было всё в рабочем порядке? И при чём тут критика — что, от того, что она не будет председателем, критиковать перестанет, что ли? А «критика по-доброму» — это уже будет похвала, не критика.
— Тогда приступаем к перевыборам, — подсуетился Вован.
И тут все замолчали. А кого? Что-то не до конца всё продумали, явно. Таля приосанилась, но на неё и не посмотрели.
— А давайте меня! — бухнул Вован. — А что?
Все быстро проголосовали. Понятно — голосовали больше не «за», а «против» Симы. Она, получается, всех достала? Хорошую же репутацию успели создать ей гастролёрши!
Тут же выбрали бюро. После этого Сима встала и вышла. Зачем ей находиться там, где её не хотят? Андрей выскочил следом за ней. Его, видно, тоже ни о чём не предупредили. Ушла и Елена, которую Сима впервые пригласила на заседание лито, чтоб познакомить со всеми.
— А ты-то чего? — спросила Сима. — Оставайся.
— Не-ет, я туда больше ни ногой. Не надо мне такого, — ответила Елена.
Потом постепенно выяснилось, как всё созрело. Фотинье надо было спихнуть Симу во что бы то ни стало. Видимо, женская ненависть (или ревность) — страшная штука. Она сколотила кружок: Люба, Раиса Ионовна, Таля. Распределили роли. Тале пообещали в случае победы кресло председателя. Ох она тут и завертелась! Обегала лично всех литовцев: голосовать надо против Симы! Чего-то они очень боялись — даже Вову и «очень занятого депутата» Шуру позвали для подкрепления. Неужели Сима внушает им такой страх? Все делали втайне — и ведь никто не проговорился, никто Симе ни о чём не сказал, не предупредил. Значит, она действительно всех достала? Но чем?!
Когда начались выборы председателя, про бедную Талю все забыли: мавр сделал свое дело — мавр может уходить. Даже в бюро её не выбрали! Зла она на такой развод была страшно. Прибежала к Симе плакаться, Сима её пожалела. Но в «Синее море» она больше ни ногой!
Вот это не понравилось всем. Нужна была униженная Сима. А она больше не пошла! Имеет право.
Через два месяца в «Синем море» снова были перевыборы: Вован свалил из города в свой благословенный Ленинград. Ну и ладно, выбрали другого — Лёху, бойца военизированной охраны. А чо? Куда с добром. Симу это больше не интересовало.
Глава 27
В том же году Геннадий Петрович решил добить-таки свою первую книгу и издать её. Он целый год умасливал падшангельскую редакторшу, жену поэта Анатолия Игнатыча, чтобы она ему отредактировала книгу, и она это сделала. В начале 1994 года книжка была напечатана на заводе стараниями друзей Геннадия Петровича. Теперь на повестке стоял вопрос приёма его в Союз писателей.
А в морозном январе они небольшой группой навсегда попрощались с Юрием Акимовичем — ему было шестьдесят четыре, и он был первым, кто умер, из когорты «стариков».
В марте вышел и подзадержавшийся в типографии сборник «Багряная гроздь». Это было что-то!
Забыв все обиды, Сима собирала его авторов на презентацию. Презентации пошли одна за другой: на кондитерской фабрике (она же пивзавод) — у спонсоров, где их всех напоили свежим пивом, во дворцах культуры и библиотеках. Презентаций набралось аж восемь! Весёлой толпой поэты ходили с выступления на выступление, смеялись, шутили, не задевая больных тем. В презентациях сборника участвовали и те, кто не был его автором, — просто весело было ходить такой толпой!
«Обидчиков» среди них не было — они уже все умотали восвояси, в Ленинград! И, как рассказывали Симе, история там была нехорошая. Обычавшая совсем Фотинья решила создать феминистскую семью, в которой Вовану, естественно, было не место. Он и уехал. Вслед за ним тронулась туда же и Фотинья со своим новым «мужем». Вот так прекрасно всё завершается, но в Севронедвижске, а не там, куда обе эти дамы устремились.
Поселились они при монастыре, где Фотинья стала заниматься вышиванием для церкви. Тем вроде и жили. Любили друг друга, ссорились, расходились, снова сходились. Воспитывали детей Фотиньи. Сына Киры бабка в их «семью» не отдала.
Глава 28
Сразу вслед за сборником вышла и подготовленная Симой к печати книжечка Анны Митрофановны. С каким удовольствием Сима её читала, пропагандировала всем, раздаривала!
Приехала из Киева Анна Митрофановна, Сима отдала ей часть книг, и устроили в библиотеке презентацию. Анна Митрофановна встала перед публикой, и вместо ожидаемых Симой слов благодарности полились вдруг упрёки, отчитывающие Симу: да, книжку издала, но там изменила слово, тут не ту букву напечатала… Это всё было похоже на партсобрание, а Анна Митрофановна — на парторга. Не вложив в издание книги ни рубля, ни часа времени, Анна Митрофановна считала нужным поучить сейчас Симу. Принародно. Пусть знает. Может, Анна Митрофановна принимала Симу за госиздательство, которых уже не существовало?
Сима начала оправдываться, обиделась: почему нельзя было просто подойти и спросить, а надо непременно «обличать» перед публикой? Анна Митрофановна, как поняла Сима, явно видела в этих «ошибках» злой умысел редактора. Но ведь Сима перепечатывала с рукописи, написанной карандашом, могла где-то и не понять, ошибиться — об этом поэтесса не думала.
Но радость от сделанного дела заглушила обиду. Да ладно — старый человек, замашки старые — партийные…
Однажды вездесущий и всё знающий Петрович ей как-то ласково сказал:
— Вот ты Анне книгу издала, а она ведь нехороший человек.
— В каком смысле нехороший?
— Она в тюрьме сидела, мужа своего убила.
У Симы глаза на лоб полезли:
— Как? А чего же ты раньше не сказал?
— А ты вот не спрашиваешь, всё сама делаешь…
— Да о чем спрашивать? Откуда я знала? Стихи у неё хорошие… Нет, правильно сделала, что издала. Она ведь у нас всё равно лучше всех — из поэтесс.
Но для себя Сима решила: надо пойти к Анне и все разузнать. И пошла.
— Анна Митрофановна, надо нам поговорить. Мне вот сказали, что вы мужа убили. Расскажите, как было, я вам книгу издала, имею право знать.
Анна сказала:
— Хорошо. Только без передачи. Не мужа я убила, а другого человека.
И начала рассказывать. И Сима поняла: да, Анна Митрофановна — нехороший человек. Сима ей и верила, и не верила. Она видела перед собой бывшую зэчку, умеющую вывернуться, она видела лгунью. Она поняла, откуда у Анны Митрофановны кооперативные квартиры в Киеве и в Севронедвижске — у простой акушерки. Всё это стало ясно из рассказа, хотя не было произнесено ни слова раскаяния или признания. В то же время на людях Анна Митрофановна держалась независимо и даже гордо. «Я теперь ничего не боюсь», — призналась она Симе.
Нехороший человек Анна Митрофановна. Даже отвратительный. Но почему-то это не умаляло её как поэта, не умалило перед Симой, хотя Анна Митрофановна напрямую заявила ей: «Раз ты издала мне книгу, помогаешь — значит, что-то с этого имеешь». Таков закон зоны, и по-другому быть не может. Другое в голове Анны Митрофановны просто не укладывалось.
Сима вышла от Анны Митрофановны такой же, как и вошла, только чуть больше знала правды о поэте. Да, странные люди пишут хорошие стихи — поняла она.
В том же году вышла книжка стихов у замечательного лирика — Виталия. Это всё завод по инициативе редактора своей газеты Юрия Авенировича, также поэта, издавал стихи своих бывших работников.
Фото из архива автора
