Может, в ней и было его счастье?
Посвящается Фёдору Ивановичу Антонову
Он был одним из самых преданных читателей газеты «Корабельная сторона», каких мне довелось знать! Познакомились мы, когда я редактировал её выпуски. Газета была популярной, и мы скоро привыкли к визитам читателей.
И всё же день, когда именно Фёдор Иванович Антонов появился у нас, запомнился лучше многих иных. Невысокого роста, далеко не богатырского сложения, с худощавым лицом и небрежной чёлкой прямых волос, в скромном облачении гражданского кроя, и хотя при расстёгнутом вороте тёмной рубашки отчётливо виднелся полосатый треугольник тельняшки — с картинным обликом моряка это никак не вязалось. Как поначалу ничто не выдавало в нём человека, фанатично любившего море, болевшего историей флота.
О книгах и хлебе
Собственно, и познакомились-то мы как раз благодаря его удивительной тяге к историческому факту — он сразу атаковал меня не праздными, а умными вопросами, и так, что уже вскоре стало ясно: передо мной гражданский человек,
который в широте познаний флотской летописи многим офицерам с крупными звёздами на погонах дал бы фору.
И дальше почти каждая наша встреча с ним начиналась с разговора о книгах, да и в редакцию он редко заходил без приобретённой новинки — книги или журнала. На них уходила значительная часть его скромной зарплаты, но он редко о том жалел.
Однажды он здорово удивил нашего общего знакомого, сказав: «Если окажусь перед выбором — купить хлеба или книгу, куплю книгу… Хлеб, я точно знаю, завтра привезут, а хорошую книгу до завтра у меня может перехватить другой читатель…» В этих его словах не было позёрства.
Читал Фёдор, может быть, и бессистемно, но очень много. И книги собирал много лет, бережно. Такой домашней мор-ской библиотеки, какая была у Антонова, нет у иных старших офицеров флота. Увы, ныне многие из них предпочитают убивать свободное время в лучшем случае сидением напротив «видака», но никак не за чтением. Антонов был пристрастным флотским книгочеем, к тому же с очень большим стажем. Можно сказать, его увлекало «всё, что о море», однако, как я заметил, предпочтение он отдавал мемуарам подводников послевоенного времени — трудягам дизельного и атомного флота. Мы часто говорили о них, и несколько раз я снова ловил себя на мысли: не всякий служивый в больших чинах знает историю первых подводников атомного флота, как знал их он…
О романтике
У него поначалу складывалась во многом обычная биография мальчишки из приморской деревни на Лодьме. Но морем он бредил ещё будучи подростком. После школы поступал в военно-морское училище: очень хотел стать мор-ским офицером. Но здесь поджидала неудача. Тогда он пошёл служить. Конечно же, во флот. Был направлен в Нёноксу, на полигон. Это время бывший старший матрос стартовой команды баллистических ракет Антонов вспоминал добрым словом, говоря о службе как об одном из самых интересных и полезных мужских занятий. Гордился, между прочим, что служил под флагом советского ВМФ. А ещё с удовольствием рассказывал, что «все три года проходил Фёдором Ивановичем»: тогда бытовали уважительные отношения между офицерами и рядовыми, и обращения по званию были
в ходу лишь в отдельных, строго оговорённых уставом слу-чаях.
После демобилизации Антонов работал на Севмаше. Без моря и здесь не обошлось: часто бывал в командировках на тех самых Северах, где набирал мощь советский атомный флот. Волею случая он был знаком со многими, у кого сейчас адмиральские «пауки» на погонах. Тогда же эти офицеры были при маленьких звёздах. Никого из них Фёдор Иванович из памяти не выбросил, впоследствии по публикациям в книгах и журналах старался проследить их судьбу и всякий раз радовался за их успехи.
С Севмаша Антонов перевёлся на суда вспомогательного флота Беломорской ВМБ. Должности — матрос и боцман. Ходил и на водолазном боте,
и на транспортах, чей удел — снабжение прибрежных точек. Признаться, романтики в том маловато. Вообще, море — обманчивая стихия и потому ласкает лишь у берега. Когда же берегов не видно, море — тяжёлый труд. Этот урок Антонов усвоил сразу. Работать матросу приходится по вахтам, а это недосыпания, ещё и вечные морская стужа и пронзительный ветер, а на малых судах — изматывающая качка и гуляющие по судну лохмотья волн… Иными словами, лучше бы знать об этом из книг. Но это не отвратило Антонова ни от моря, ни от книг о нём.
Матрос — универсальная профессия. Море сделало её такой. Чтобы стоять на руле, безусловно, требуется умение. Но это лишь малая часть матросских обязанностей. Не потому ли руки у Антонова были, что называется, золотые, данные далеко не каждому: он владел плотницкими навыками, освоил специальность сантехника… Но особенно решительно и умело Фёдор работал с металлом — я в такие минуты со стороны им просто любовался.
Многое в нём проистекало из его основного рода занятий, но не каждый способен увидеть в морской профессии и прозаические будни, и поэтическую романтику, и главное — их неделимость. Как видел их Виктор Конецкий…
С неба к писателю
Книги Тура Хейердала, Жака-Ива Кусто и почти весь Виктор Конецкий, что у меня в библиотеке, — это его, щедрого сердца, Фёдора, подарки. Сам же он (ну не удивительно ли?!) — единственный из северо-двинцев, кому довелось встречаться с Виктором Конецким. И не где-то, а в знаменитой ленинградской квартире писателя на улице Ленина! И, между прочим, никогда скромняга Фёдор не бравировал этим своим знакомством.
Конецкий был у Фёдора на особом счету, как и у большинства истых моряков, — своего рода культовый писатель. Помнится, одно время в их среде считалось правилом хорошего тона процитировать какую-нибудь мысль или сослаться на эпизод из его повестей. Однако даже среди крутых мореманов редко встречал я того, кто бы прочёл Виктора Викторовича, что называется, от корки до корки. Антонов не только прочёл, но и собрал на своей книжной полке всего Конецкого и немало из того, что писали об этом литераторе его друзья и коллеги. По теперешним понятиям, Антонова назвали бы «фаном»: он писателя боготворил.
Было это в семидесятые. Нынешняя молодёжь, возможно, и не поверит: архангельские самолёты на Ленинград тогда делали по четыре-пять рейсов в день, и билет в условиях «нерыночной экономики» стоил всего-то… 20 рублей с копейками. Простодушный Антонов полетел без всяких предварительных договорённостей — что называется, на удачу. Прилетел, спросил в справочном бюро адрес Виктора Викторовича Конецкого (и его ему дали!). И вот уж везенье, застал писателя дома.
Конецкий, в отличие от многих своих коллег, не чванился, не чурался встреч с собратьями-моряками, даже если те нежданно сваливались на него, в данном случае — с неба. Они быстро нашли общий язык. Конецкий дотошно расспрашивал гостя о Северодвинске. Правда, не в связи с атомными лодками, которые тогда донельзя секретили, а совсем по другому поводу. В своё время в нашем порту базировались военные спасатели, а Виктор Викторович как раз начинал свою морскую службу на аварийно-спасательных судах Северного флота. И в конце Конецкий подарил ему свою книгу и сделал дарственную надпись. Через много лет эту книгу, взяв у простосердечного и безотказного Фёдора Ивановича, «зачитал» кто-то из его знакомых, и это стало одним из самых больших огорчений для Антонова.
Его друг Анатолий Гриценко
Когда на жизнь ложится по- настоящему чёрная полоса, круг друзей, как правило, сужается, и остаются те, кто ничего от дружбы не выгадывает. Фёдор Иванович был из таких — он никогда не отказывал в помощи, умел быть верным, внимательным в дружбе и товариществе так, что нельзя было не ответить ему тем же. Такие же бескорыстные отношения связывали его и с Анатолием Ивановичем Гриценко — бывшим командиром атомной лодки. Потомственный подводник, он в 1962-м ещё капитан-лейтенантом ходил подо льдом к полюсу в экипаже Жильцова, со временем сам стал командиром. Многие на флоте знали его как порядочного, честного офицера. Но уже «на гражданке» случилась трагедия: Анатолий Иванович погиб — его сбила машина… Жил Гриценко один, без семьи, родственников у него в Северодвинске не было. Похоронили офицера на старом город-ском кладбище, а присмотр за последним пристанищем командира взял не совет ветеранов-подводников, не бывшие сослуживцы и не родственники, а Фёдор Антонов. Он привёз землю, поднял, подправил могилу и всякий раз не забывал дорогу к ней в дни, когда надлежит поминать.
ЧП у Моржовца
Несколько лет боцман Антонов ходил на военном транспорте ВТР-141 Беломорской базы — завзятом каботажнике, о каких говорят: все медвежьи углы и дыры — его. Антонову же такие скитания нравились, даже о них он рассказывал с увлечённостью. Однако случилась авария. Ветром и прибоем ВТР выжало на осушку острова Моржовец. А там камни!
Транспорт с них пытались снять. Сразу не вышло, и у ВТРа сильно побило корпус. Так Антонову довелось испытать и пережить ситуацию с кораблекрушением — одним из тех несчастий, о которых он много читал в книгах…
Знаю моряков, которые видят в корабле лишь «кусок управляемого железа», и в по-следние годы таких, к сожалению, встречаю всё чаще. Для Антонова же стало настоящим потрясением даже не произошедшее у Моржовца, а то, что его судно, которое впоследствии всё же сняли с камней, привели в Северодвинск, затем разделали на металл. Он же был убеждён: ВТР-141 можно было и спасти, и продлить ему жизнь. Об этом судить не берусь, как и оспаривать акт на списание, но могу свидетельствовать: утрату корабля Фёдор Иванович воспринял как потерю близкого человека. Такой закваски моряки тоже бывают…
После моржовецкой аварии Антонову пришлось работать на берегу. Но без моря он не смог, и со временем ушёл на буксир МБ-19. Тогдашний его капитан Борис Анатольевич Леошко Фёдора Ивановича в работе хорошо знал, и рекомендаций ему не потребовалось.
Смотреть на «водичку»
Дважды я выходил с Антоновым в море, а нездоровье его в ту пору уже сказывалось,
и видел, как бережно к нему относились и капитан, и старпом, и ребята из палубной команды. Моряки чаще не склонны к сантиментам, и прозвища их порой цепляют грубо и обидно. Но об Антонове только уважительно, как когда-то и офицеры Нёнокского полигона: «Наш Фёдор Иванович». А ещё, бывало, уже в шутку: «Наш дядя Фёдор»… И никак иначе!
И вот идём Онежским заливом. Погода идеальная: на море тишь да гладь, и на небе — ни облачка! Слева и справа то и дело острова и островочки — иные совсем крохотные. У них прочная каменистая подошва, но к воде она нисходит песчаными пляжами, а холмы, что повыше, густо-густо поросли зеленью — на иных даже хвойные борки, иными словами — беломорская Полинезия — залюбуешься ею! Фёдор с ребяческой мечтательностью:
— Жить бы поживать в избушке на таком островке,
а больше ничего не надо…
— Наивный человек ты, Фёдор Иванович! — тут же всерьёз заметил ему очень молодой и сугубо прагматичный штурман. — А зимой?! Как будешь куковать здесь — до ближнего жилья километров сто, если не больше.
Мы с Фёдором переглянулись, и нас тогда этот вопрос, как говорится, улыбнул, ведь не о затворнической зимовке шла речь, а совсем о другом…
Море Фёдор Иванович любил по-своему. Волны, какие бы ни были, помню, прозывал ласково — «водичкой». Однажды вечером пристроились с ним на корабельном шкафуте за долгой беседой, и ветерок уж стал злобно сквозить. «Ты спускайся в каюту, — это он мне говорит, — а я на водичку ещё посмотрю…» И так ещё долго и светло смотрел, и не понять, то ли радостно любовался, то ли по-доброму вспоминал.
Лишь одно в нём решительно не нравилось: ни в какую не хотел бороться со своим недугом, и, наверное, потому по-следние годы, уже на пенсии, жил, как мне казалось, с обречённостью. Впрочем, не только мне, многие его знавшие этот настрой чувствовали, но уж как ни убеждали его по-доброму и как ни ругали, порой крепко ругали, он лишь улыбался в ответ своей беззащитной, дет-ской улыбкой и тем обезоруживал… Вот написал: «Последние годы жил с обречённостью».
А ушёл Фёдор всё равно не-ожиданно, так, что и не поверилось. И даже не нашлось сил, чтоб написать о нём тогда,
сразу…
В начальном классе школы Федя Антонов писал сочинение на тему: «Кем ты мечтаешь стать?». Одна половина его класса решила — лётчиком-истребителем, другая — космонавтом, а он — моряком. Начало шестидесятых было овеяно иной романтикой — всем мерещились караваны ракет, которые «помчат нас вперёд от звезды до звезды». Одноклассники получили пятёрки. Учительница, которая, вероятно, тоже мысленно примеривала на себя высотный скафандр, прислала родителям Феди записку, мол, проверьте мальчика у психиатра: он мечтает быть моряком…
Эту историю можно рассказывать как байку или анекдот, а можно и в качестве примера бездарности педагога. Мне же любопытно: кем стали в итоге все те «лётчики-истребители» и «космонавты»?
И впрямь, жизнь течёт по своим законам, часто она корежит, ломает планы, и судьба Фёдора Ивановича Антонова складывалась непросто. Однако мечте своей он никогда не изменял. Быть может, в этом и было его счастье?
Олег ХИМАНЫЧ,
морской историк
Фото из архива Олега Химаныча
