Как спасались еврейские семьи в военные годы?
«Больше всего из военных лет мне запомнились бомбёжки… И когда нас останавливали полицаи, спрашивали: еврей ли?» — вспоминает северодвинец Владимир Юзефович ЗАРЕЦКИЙ. В годы Великой Отечественной войны он был ребёнком. Вместе с матерью и старшим братом Яшей они жили в Белоруссии, в городе Мозырь Полесской области (ныне Гомельская). Началось всё резко — в первый же день войны город бомбили.
Когда пришёл фашист
Владимиру Юзефовичу было тогда восемь лет. 1 сентября 1941 года он должен был пойти в школу, в первый класс. Но война внесла свои коррективы — в дневной школе нашему герою учиться не пришлось вовсе. Только в вечерней, но уже в Северодвинске. Зато довелось пережить оккупацию — а это та ещё школа жизни.
— Фашист пришёл к нам в августе, — вспоминает Владимир Юзефович. — Они были на одной стороне Припяти, мы — на другой. Уезжать из города не хотели, но красноармейцы заставили нас прийти на пристань, погрузили на баржу и эвакуировали. Нас это спасло. Позже выяснилось, что всех, кто не вместился на баржу и остался на берегу, расстреляли.
По реке добрались до Чернигова, оттуда полтора месяца шли пешком до Курска. В основном передвигались по ночам, за колонной из десятков тысяч беженцев шли войска. Днём пережидали, чтобы не попасть под бомбёжки. Хотя без жертв и так не обходилос
Владимир ЗАРЕЦКИЙ:
— Я почему решил об этом рассказать? Недавно ехал в такси, а водитель, взрослый мужчина, говорит мне: «Вы так похожи на моего деда, который воевал». Я отвечаю: «Воевать не довелось, но я был в оккупации». А водитель мне: «А что такое оккупация?». Пока ехали, я ему в двух словах объяснил. И хотелось бы, чтобы люди знали: оккупация — это захват территории врагом.
«Будешь шить — будешь жить»
В Курске жил отец Владимира Юзефовича, с которым его мать рассталась ещё до войны. Но к тому моменту оставаться в городе было небезопасно,
и он уехал. А квартира осталась, с ключами.
Там и поселились, пусть и ненадолго: пришли в сентябре, а в октябре и до этого города добрались немецкие войска. Всех евреев либо отправляли в лагерь, либо расстреливали. Семью Владимира Юзефовича (к слову, его мать носила девичью фамилию, звали её Ольга Самойловна Фридман) сразу выдала соседка-полячка. Но добрые люди спасли их: детей знакомые спрятали в сундуке, а мать успела уйти в безопасное место.
Позже всех троих у себя на чердаке, куда враги не заходили, спрятал еврейский портной, живший с женой и дочерью. Самого его фашисты не трогали, а взамен требовали шить костюмы их генералу. Так сказали: «Будешь шить — будешь жить». И даже благодарили продуктами: немецкими консервами и хлебом. Этим портной в том числе подкармливал семью, что пряталась на чердаке.
— Адъютантом того генерала был русский офицер из Белгорода. До войны он уехал из страны и окончил разведшколу в Германии, — рассказывает Владимир Юзефович. — И он сказал портному: «Когда мы уйдём из города, вас не пожалеют».
Так и вышло: его дочь с женой сразу увезли в еврейский лагерь. Самого портного, правда, оставили — на случай, если ещё кому понадобится костюм сшить. Но один он не остался, день спустя отправился вслед за семьёй. Там их всех расстреляли. Выжил только их сын, что ушёл на фронт.
— Всего в Курске расстреляли 70 тысяч евреев. С чердака я видел эту колонну людей с чемоданами и сумками, с детьми. Они, наверное, думали, что их благодетели уводят. Но их вели на расстрел… — вспоминает Владимир Юзефович.
Из Курска в Северодвинск Владимир Юзефович с женой и сыном переехали в 1956 году. Здесь он 30 лет отработал на Севдормаше, ещё 8 — на Севмаше. На пенсию вышел в 60 лет.
По долам и весям
Из Курска пришлось уйти в более безопасное место. Шли, как говорится, по долам и весям. Где-то в деревне останавливались на ночлег, где-то удавалось поесть.
— На наше счастье, мама не была похожа на еврейку. Хотя и без того нас часто останавливали и задерживали, приводили в участок. Там мы могли сидеть по неделе, по две. Нас морили голодом, били, допрашивали… Но в итоге всё-таки отпускали. Еврейское происхождение мы скрывали. Мама говорила, что мы беженцы из Белоруссии.
Так пришли в деревню недалеко от Курска — Зиборово, где остановились у коммуниста, который из-за больных ног не успел уехать. А брат его был полицаем, через него немцы и прознали о евреях в доме. На санях всю семью повезли в деревню Воробьёво. Там бросили в пакгауз — что-то вроде сарая, склада у разрушенного партизанами моста. Держали там человек 200—300. Поначалу не кормили, потом проявили толику сочувствия — на всех могли поставить одно ведро с нехитрой едой.
В таких условиях просуществовали около трёх недель. Им оставалось только ждать.
Выбраться из комендатуры
Сражение на Курской дуге длилось 50 дней — с 5 июля по 23 августа 1943 года. Это одна из ключевых битв Второй мировой и Великой Отечественной. По результатам этой операции стратегическая инициатива окончательно перешла на сторону Красной Армии и до окончания войны проводилась в основном в виде наступательных действий с её стороны. Как вспоминает Владимир Юзефович, Курск в военное время бомбили каждый день. Во время оккупации это делали советские войска, во время Курской битвы — немецкие.
И в очередной день такого заключения из пакгауза еврейскую семью выпустили — на санях увезли обратно в Курск. Ехали через деревни, ночевали в сараях да погребах. А в городе оказались в комендатуре — в местной немецко-фашистской управе.
— Сидим, ждём. Тут мама увидела, что на двери рядом написано «комендант». Зашла, там справа сидит женщина, на польском спрашивает: кто вы? Благо мать владела несколькими языками, в том числе польским. И ответила, что мы беженцы из Белоруссии и что нас преследуют полицаи только потому, что нет документа, подтверждающего наш статус. Документ тут же выдали, мама назвала белорусскую фамилию — Лапето. Представляться фамилией Фридман, конечно, было нельзя, — продолжает рассказ Владимир Юзефович. — В справке было написано, что данная гражданка по решению немецкого командования со своей семьёй может проживать в определённых местах с регистрацией по месту жительства. Так что мама взяла нас за шкирку, показала часовому документ, и… нас выпустили.
Партизаны против полицаев
Эту бумагу матери Владимира Юзефовича выдали в подтверждение того, что она помогала партизанам и была в оккупации.
Это было летом 1942 года. Семья добралась до Курско-Орловской границы, в деревню Долбенкино, где работали партизанские отряды. Приютила их матушка, жена священника, которого расстреляли советские же партизаны (за что — неизвестно). Жили в домике при церкви. Обстановка стояла неспокойная: шла борьба между полицаями и партизанами. Случалось и такое, что отец был в партизанах, сын — в полицаях. И один убивал другого.
Ольга Самойловна помогала партизанам: ходила по деревням и выясняла, где находятся немцы, где стоят орудия. Порой её арестовывали, но потом отпускали — документ-то был при ней.
А партизаны за помощь благодарили мылом, солью и спичками. Словом, тем, чего тогда было не достать.
После Сталинградской битвы,
2 февраля 1943-го, деревню окружили фашисты. А 8 февраля территорию уже освободили. На помощь первыми пришли советские разведчики, потом солдаты, потом медико-санитарный батальон. Раненым в медсанбате наши герои помогали чем могли в течение трёх месяцев, а там в долгу не оставались — подкармливали. Подаренную буханку белого хлеба и 200 граммов кускового сахара Владимир Юзефович помнит по сей день.
Кричали: «Победа!»
В то время вышел указ об организации суворовских и ремесленных училищ в СССР. Шла война, Харьков только освободили от немецко-фашистских захватчиков — 23 августа 1943-го. А в конце ноября студенты уже въехали
в суворовское училище в городе Чугуев под Харьковом, куда определили и Владимира Юзефовича. Кстати, именно при поступлении в суворовское он получил своё не-обычное отчество. Отца его звали Иосиф Зарецкий, но документы оформляла полячка. А на польском имя Иосиф — Юзеф.
Брат Яша в то время учился в ремесленном училище,
а мать их работала на стекольном заводе. Так, относительно мирно, для семьи прошли последние полтора военных года.
— А рядом с нашим училищем располагался лагерь со спартаковцами — представителями молодёжной немецкой организации. Там были люди разных национальностей. От них мы и узнали о Победе. Они заиграли «Калинку», мы выбежали на плац в пять утра, все кричали: «Победа!».
Фото автора и из личного архива
Владимира Зарецкого
