Писатель Михаил Яковлев презентовал свою книгу «Размышления деда Мин
С эмоциональным настроем
Открыл презентацию творческий коллектив «Пинежские зореньки».
В беленьких носочках и лёгких цветастых платьицах, с расписными шалями на плечах и бусиками на шее, эти звонкоголосые певуньи выглядели как модницы-селяночки 50—60-х годов прошлого века. Их выступление привнесло в презентацию неповторимый северный колорит, создало эмоциональный настрой, помогающий проникнуться духом книги, глубже понять её смысл, мироощущение автора и героев.
«Обречённый не быть живым, но оживлённый»
Михаил Яковлев тоже из Пинежья. Родился в 1937 году. Историю своего появления на свет он поведал в рассказе «Рождение и крещение в смутное время». Долгожданный сын (до этого рождались лишь дочки) оказался бледным, вялым и не дышал. Наверное, высшие силы надоумили бабушку позвать через окно проходившего мимо в поисках опохмелки попа-расстригу. Всё-таки хоть «в отставке», но божий человек, рассудила женщина.
Тот, заскочив в избу, мигом оценил обстановку. Велел бабушке зажечь помело и сунул его, горящее и дымящее, прямо под нос ребёнку. Такая «реанимация» оказалась эффективной: чадо дёрнулось всем тельцем и задышало.
«Так явился на свет божий в заволоцкой деревне Мишка: обречённый не быть живым, но оживлённый, и тайно, вопреки власти и закону, по обещанию, в честь архангела-животворца Михаила, окрещённый отлучённым от церкви, но вновь окрепшим в вере попом-расстригой».
Белая асфиксия — серьёзная патология, не оставляющая детям шанса на нормальную жизнь. Михаил Николаевич говорит об этом как профессионал: до выхода на пенсию он много лет работал врачом-хирургом в родном Пинежье. Возглавлял больницу в деревне Суре, был замглавврача районной больницы в Карпогорах, заведовал там хирургическим отделением.
Но Миша рос здоровым и смышлёным, хорошо учился в школе. А в Бога уверовал с малолетства. Глядя, как бабушка молится за ушедшего на фронт отца, тоже стал креститься перед иконами и тихонечко повторять: «Боженька, верни тату живого домой». Может быть, отца спасла от погибели и «неправильная», но идущая от души детская молитва. Об этом можно прочитать в рассказе «Мишкина война».
«Нельзя раскисать — война»
Солистки ансамбля не только пели, но и читали отрывки из книги. Особенно проникновенно, на высоком эмоциональном накале прозвучали рассказы о Великой Отечественной войне.
Непритязательные, на первый взгляд, истории о простых сельских людях — фронтовиках и тружениках тыла, спасших страну, раскрывают всю силу и величие подвига нашего народа, глубоко цепляют за душу, вплоть до мурашек на коже.
Затаив дыхание, слушали присутствующие о том, как взрывалась воплями и плачем каждая из деревень, после того как исчезало из виду проходившее сквозь неё «недоросшее воинство» — новобранцы 17—18 лет, обречённые на погибель. «Но… проревутся бабы и ещё яростнее «впрягутся в оглобли» — и в свою, и в мужичью деревенскую работу. Им нельзя раскисать — война».
Сильное впечатление произвёл и рассказ «Воин Афоня» о пареньке, отчаянно рвавшемся на фронт, но чуточку не доросшем до положенных 150 сантиметров — длины винтовки. Военком всё-таки сжалился, накинув ему недостающий сантиметр. И уже после войны в день своих именин весь израненный фронтовик Афанасий Алексеевич отчаянно отплясывал в промёрзшем насквозь сельском клубе — за себя и своих погибших товарищей. Жизнь он прожил достойно: «женился, вырастил детей, доупокоил родителей и до конца своих дней работал».
А во время чтения рассказа «Новобранцы» у меня на глаза навернулись слёзы. История о том, как ругались бывалые бойцы при виде присланного «подкрепления», а после в бою прикрывали этих ребятишек, спасая ценой своих жизней, взволновала и потому, что то же самое, чуть ли не слово в слово, рассказывал мой дед, Николай Иванович, ярославский крестьянин, участник битвы на Курско-Орловской дуге. Он родился в 1904 году и на войну ушёл взрослым семейным человеком. Так и вспоминаются дедушкины слова: «Прислали парнишек 23-го года рождения, немец бьёт, а они кричат: «Мама!».
Поморский характер
Книга Михаила Яковлева во многом сродни творчеству Фёдора Абрамова, особенно рассказам из сборников «Трава-мурава» и «Были-небыли».
Михаилу Николаевичу доводилось встречаться со своим знаменитым земляком, а вот долго и обстоятельно поговорить с ним по душам так и не пришлось.
Однажды вроде бы появилась такая возможность. Родственники к себе на посиделки позвали: давай, мол, скорей к нам. У нас Федя Абрамов гостит, да и вообще весело.
— И у меня тоже было «весело», — с горькой иронией вспоминает Михаил Николаевич, — в больнице четыре женщины, которых срочно оперировать надо. Все они выжили!
По словам Яковлева, Фёдор Абрамов пользовался непререкаемым авторитетом у земляков ещё до того, как стал известным писателем. Об отличнике и комсомольском вожаке уважительно отзывались и после его отъезда в Ленинград. Вот и Мишина мама, ругая сына-школьника за проделки, нередко говаривала: «Феди Абрамова на тебя нет! Уж он бы тебя вразумил, призвал бы к порядку!».
Книга «Размышления деда Миня» не записки земского врача, не сборник деревенских баек. Это серьёзный философский труд, итог многолетних размышлений автора о всемирных исторических процессах, предназначении человека, судьбе России и Русского Севера. Масштабным, почти космическим охватом событий это произведение чем-то напоминает «Повесть временных лет». Подобно древнерусскому летописцу, автор начинает своё повествование с незапамятных времён, «откуда есмь пошла земля Русская», рассказывает об объединении славянских племён, становлении русской государственности (зарождении Киевской Руси и укреплении Московского княжества), об освоении северных земель, о внутренней и внешней политике России в прошлые времена и нынешнее столетие.
СКВОЗЬ ПРИЗМУ СОБЫТИЙ
Судьбы своих героев Яковлев рассматривает сквозь призму исторических и общественно-политических событий. Каждому циклу его житейских историй предшествует подробная, обстоятельная характеристика эпохи, в которой жили герои.
Оправдать доверие
Конечно, не во всём можно с автором согласиться. Многие его суждения об исторических и общественно-политических процессах весьма спорны и противоречат официальной, общепринятой точке зрения. Но главное, в книге создана яркая и многогранная картина Русского Севера и в первую очередь Пинежского края, раскрывается менталитет его жителей, отражены верования, мифы и предания древней поморской земли, образная и выразительная «пинежская говоря».
И кто, как не автор, лучше всего скажет о смысле названия и предназначении этой книги: «Дедо Миня» — этим тёплым обращением выражали мне особое доверие мои пациенты — дети и взрослые — ещё со времён моей молодости. Под этим именем я и решился, по мере сил, с уважением и любовью к вам, и надеждой на вас продолжать нести свою почётную ответственность за всех нас перед историей».
О толковании топонимов
Книга «Размышления деда Миня» интересна и филологам, и этнографам, и историкам-краеведам, и географам. В ней каждый найдёт для себя что-то новое и познавательное.
Меня, например, удивило непривычное, но весьма убедительное толкование топонимов, названий народностей и племён: местность, по которой славяне волоком тащили свои челны от южных рек к северным и обратно, стали называть Вологдой да Вологодчиной, а находящиеся за волоками края (нынешний Русский Север) — Заволочьем.
А самоед, оскорбительное наименование представителей северных народностей, — искажённое слово «самед». Охотников и оленеводов звали самедами потому, что они сами про себя говорили: «Саам едын», то есть человек из земли саамов — тундры.
Марина СЕРЕБРЯКОВА
Фото автора
