Вы когда-нибудь бывали в деревне, где из домов осталось всего два-три жилых? В некоторые хозяева приезжают только на сезон, но большая часть — брошенные. Я отношусь как раз к таким «дачникам», что приезжают в родовое гнездо на лето. И я вижу, как знакомые улицы постепенно зарастают, крепкие дома разрушаются и гибнут. Но в этот раз я увидела нечто иное. Я побывала в мёртвой деревне.
Жили-были…
Высоко на зелёном берегу широкой судоходной реки, среди лесов и маленьких речек стояла и красовалась небольшая северная деревенька. Дома-пятистенки, срубленные на века, смотрели своими светлыми окнами прямо на синюю воду.
Грибы и ягоды, лесные звери и птицы издавна кормили её жителей, но и домашний скот держали в каждом дворе: не было ни дома, чтобы под крышей его добрая половина не была отдана под хлев и под сеновал.
Тяжело бывало крестьянскому люду, но никогда не оставлял он свои с любовью построенные дома, и всё многочисленное семейство дружно уживалось в светлых горницах.
К лучшей жизни
Что за беда, что за надлом случился лет пятьдесят назад? Казалось бы, недавно закончилась страшная война, народ начал потихоньку налаживать свой быт. И можно бы жить да радоваться…
Однако всё новые блага манили подросших детей в города, и ни один родитель не желал детям своей участи с тяжёлым крестьянским трудом. Вот и посылали они своих отпрысков на учёбу, а затем и на постоянное жительство подальше от земли, поближе к цивилизации. А попробовав сладкое, разве кто вернётся к горькому? И оставались жить в старых бревенчатых избах только бабушки да дедушки.
Последний вздох
Но шли годы. Последний дом был закрыт на замок. Последний человек переехал в ближайший крупный посёлок — поближе к больнице, почте и магазинам.
А пустая деревня осталась стоять. Так же сияли на утреннем солнце её окошки, и казалось, что вот-вот хлопнет калитка и весело зазвенят вёдра вышедшего к колодцу мужичка.
Но нет. Пусто. Везде непролазная трава. Догнивает брошенный стог сена. Ржавеет маленький трактор. Обваливаются резные балкончики. Расседаются стены, проваливаются крыши. Потихоньку время забирает своё.
А потом пришли мародёры…
Охотники за чужим добром взломали двери, выбили окна. Не у всех домов сразу, нет. Они добивали деревню постепенно, видимо, голос совести стихал не сразу, и самые крепкие дома они долго не решались трогать.
А что остаётся после них — лучше не видеть. Потому что без боли нельзя смотреть на разломанные на кирпичи русские печи, на выпотрошенные бельевые шкафы и тряпьё по всем комнатам в глиняной пыли. В каком-то доме выпилен пол на светлой веранде, и уже не подойти никому к высокому окошку, не полюбоваться чудесным видом, который за столько лет нисколько не изменился. Всюду хлам. Осколки посуды, обрывки старых газет, открытки, сломанные игрушки.
И — самое страшное. Фотографии. Они висят на стенах, они стоят на длинных лавках, они валяются под ногами. Чья-то жизнь в этих чёрно-белых снимках. Вот общий снимок семьи — большой, многодетной. Люди собрались на летнем дворе, улыбаются солнцу. Вот большие портреты родителей — они обычно висели на самых почётных местах. Вот молодая красавица с огромными глазами, а вот фото котят — им умиляются в любую эпоху. Вот весёлые малыши в коротких шортиках. И фото с похорон дедушки. Целая жизнь…
Люди не сбегали из своих родных домов. Они хотели вернуться. Иначе чем объяснить то, что они оставили самые дорогие свои воспоминания.
И глядят с этих снимков глаза хозяев. Без укора, без обиды. Они счастливы были тогда, и, наверное, это хорошо, что им уже не узнать, как умерла их деревня.
Таисия Вахрушова
Фото автора
