Мы, работники тыла…

Далеко от нас была война. Жили мы в глухой далёкой деревне Ташериха Вологодской области. Деревня большая, около 70 домов. Детей в семьях было от двух до пяти человек, много молодёжи. С двух сторон деревни — леса, среди лесов поля. С одной стороны река. И только четвёртая сторона выходила на соседнюю деревню в двух километрах от нас. Другие 15 деревень были дальше и находились в основном в лесных массивах. Нет уже тех деревень, в том числе и нашей...

Как в деревнях ковали Победу

Провожали во солдаты
Жили дружно: стояли дом к дому, и никогда не ссорились. Помогали друг другу. Всё хорошее нарушила война. Я не могу вспоминать без содрогания в сердце, а иногда и без слёз, как началась война и как мы жили в те годы. Как провожали в самом начале мужчин на фронт, а матери, жёны, дети и родственники шли за ними шесть километров до села Шонга. Там уходящих посадили в машины и повезли в Кич-Городок на призывной пункт. Когда машины тронулись, родные с криком и плачем бросились за ними. Накричавшись, наревевшись, вся колонна провожающих шла обратно тихо, только были слышны всхлипывания и вздохи. А когда дошли до своих домов, был такой плач, что казалось, не будет этому конца.
Из семьи провожали на фронт иногда не одного, а двух человек. У нашего соседа Григория Рябева ушли на фронт три сына. Погибли все.
Никогда не забыть, как провожали молодых ребят. Наварили пива и собрались в нашем большом доме. Играли гармошки, лились песни и… слёзы. Только в этот вечер узнали родители, с кем встречались их дети, кто был мил их сердцу.
Первыми ушли на фронт ребята 1925 года рождения. Все они попали на Орловско-Курскую дугу. Из восьми парней никто не вернулся. Только от моего двоюродного брата Алексея пришёл «уголок»: «Находимся под Орлом. Завтра в бой, прощайте». И это всё. Потом провожали ребят 1926 года рождения, а в конце войны и 1927-го.
Очень ждали весточек. Детишки бегали встречать почтальона. Но когда пришли первые похоронки, стали бояться и перестали его встречать. Смотрели, в какой дом он пойдёт и где раздадутся рыдания.

Молоко на фронт, клевер на стол
В деревне остались два мужика-инвалида и три старика. А когда многих девчат забрали на оборонные работы, в том числе и мою двоюродную сестру, все тяготы быта легли на плечи женщин, подростков и детей. Спрос был со всех одинаков. Подростки в основном работали на конях и быках. Дети трудились с матерями на пашне, на сенокосе, на жатке осенью. Мне на лето давали лошадь, а потом быка, когда лошадей не стало. За ними надо было ухаживать, работать на них. Однажды я не могла утром поймать свою лошадь (на ночь мы их отправляли в лес). Тогда, чтобы заработать трудодень, я ушла с другими девчатами собирать сено. День-то я заработала, да только с меня сняли ещё пять трудодней за то, что в этот день не работала лошадь.
На трудодни почти ничего не доставалось: всё, что было выращено, отправлялось на фронт. Под строгим контролем был семенной фонд. Того, что выращивали на своих участках, хватало до нового года. За своей землёй некогда было ухаживать, да и засаживать нечем. Летом ели траву, в основном цветы клевера. Малые дети, которые ещё не работали в колхозе, собирали клевер на лугах, около леса. На полях его собирать не разрешалось. Цветы сушили, мололи на самодельных меленках и пекли лепёшки. Дети собирали дудки (лесовки, ванюху, борщовки), чтобы вечером поесть. Весной перекапывали картофельное поле, собирали гнилую картошку и из неё тоже пекли лепёшки. Голодали, ждали лето и осень. Дети умирали. Умерли три моих сверстника.

Я и баба, и мужик
Очень тяжело было женщинам. Они пахали плугами на лошадях и быках. Вручную собирали и ставили стога сена, жали серпами. Были случаи, когда, идя за плугом, они не могли удержать его, падали. Так было и с моей мамой. Врач говорил: «Истощение». Матери, если что и находили поесть, отдавали детям.
Для большой колхозной фермы требовалось заготовить корма на зиму. Чтобы слабые и голодные люди могли выполнить этот план, к обеду им варили суп из овсянки и гороховый кисель. Мы, работающие на полях, этого обеда не получали. Нам доставался обрат от переработки молока, уходящего на молокозавод, его нам делили по литру на каждого. И то были рады. Им было можно запить травяную лепёшку. Ещё ели зелёный лук: толкли в миске, заливали водой и хлебали с лепёшкой. Осенью оживали: дети приносили из леса ягоды, грибы. Вечером у каждого дома горели костры — дети варили грибы и ждали взрослых на ужин.
К сентябрю мы сдали своих лошадей, быков и пошли в школу. Работали школьники по воскресеньям. После школьных уроков собирали урожай на своих участках и колоски на полях.

Выплакали все слёзы
Мы очень мало знали о делах на фронте. Радио и газет не было. Кое-что рассказывал председатель, который слушал сообщения в сельсовете. Когда мы ходили в школу, информацию, которую нам сообщали учителя, уже получали все от нас.
Трудно было, но люди делали всё, чтобы помочь фронту. Сохранили поля, луга, ферму. Были обработаны все уголки полей, собраны урожаи. Скошены все луга и пожни. С нетерпением ждали конца войны. Планировали, как будем жить после неё…
А похоронки всё приходили. Приходили и сообщения о пропавших без вести. 50 мужчин и парней не вернулись с войны, шесть пропали без вести. Вернулись пять мужчин, двое из них умерли в первый послевоенный год.
Об окончании войны мы узнали 9 мая, когда пришли в школу. Везде висели флаги. В классе девчата, у кого отцы погибли, плакали, а у кого остались живы — кричали «ура», радовались. Был митинг, и нас отпустили домой. Я почти бежала все шесть километров, чтобы быстрей сообщить о конце войны. В деревне побежала на ферму, где работали большинство женщин. Бегу, кричу: «Война кончилась!». Не верят. Я помню слова мамы: «Моя дочь с уроков не убежит и врать не будет». Меня тогда удивило то, что женщины не плакали. Они просто сели на лавку и молчали, как окаменелые. Всем им пришли похоронки. Видно, были выплаканы все слёзы. Понимали: надо жить, работать и воспитывать детей, чего бы это ни стоило.

После мая 1945-го
Первые послевоенные годы были тоже очень тяжёлые. Выращенное также отправлялось для восстановления разрушенных районов. Даже зерна на семена не оставляли, выдавали его весной. Людям надоел голод, из деревень стали уезжать. Из нашей деревни несколько семей уехали в Крым.
К 1944 году я поизносилась, а взять одежду и обувь было негде. Что-то и было в магазинах, так купить было не на что. Лапти плести некому. Кто из стариков и плёл, так продавали дорого. Ещё готовили чуни из пакли. Их выдавали в школе тому, кому совсем не в чем было ходить. Лаптей и чуней хватало на неделю. Холод, заметённые снегом дороги, грязь и вода весной и осенью — из дальних деревень дети перестали ходить в школу. В 1946 году из нашей деревни на учёбу ходила я одна — мама очень хотела, чтобы я окончила школу. Она брала обувь у соседей на время, чтобы мне сходить на уроки.
Зимой было особенно плохо. Часов не было, и я уходила, не зная времени. На пути была деревня Загарье, там жила одноклассница, и оставшиеся до школы четыре километра мы шли вдвоём. Много в те годы было волков. Боялись их и у каждого деревянного мостика стучали палками. Полтора километра лесом несли старый горящий лапоть или берёсту. Иногда придём, а школа ещё за-крыта. Однажды шла одна, и на дорогу выскочил волк из леса. Остановился напротив, смотрит. Сколько мы стояли друг против друга, не знаю. Но не тронул, прыгнул махом через дорогу — и в лес. В деревне шутили, мол, увидел, что кожа да кости — есть нечего.
В школе варили суп из капусты и давали нам по мисочке в большую перемену. Мы и этому были рады. Из школы приходили поздно: сначала домашние дела, а потом уроки с зажжённой лучинкой. Бумаги не было, писали на старых книгах, учебники — на троих один экземпляр, их брали на неделю, потом передавали другим. В 1947 году мы окончили семь классов, а в октябре я с тётей приехала в Молотовск…
Мария Яковлевна ДАВЫДОВА, почётный ветеран Северодвинска

Редактор
Редактор
Administrator

Последние новости

Рубрики

Календарь публикаций

Март 2015
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
 1
2345678
9101112131415
16171819202122
23242526272829
3031  

Архив записей